— Не спеши, я подожду.

Но я уже открыла дверцу душевой кабинки и ступила на мягкий коврик. Плетнев тут же опустил мне на плечи большое банное полотенце и ловко закутал меня в него.

Он не спешил убирать руки, мы так и остались стоять — я, буквально спелёнатая полотенцем, и Виктор, нежно меня обнимающий.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — он поцеловал меня в шею. — Вернее, предложить.

— Я вся внимание.

— Понимаю, что тороплю события. Еще рано, но я хочу сделать это сейчас.

У него был такой серьезный тон, что я решила немножко разрядить обстановку.

— Делай, — улыбнулась, выпуталась из объятий и развернулась у нему лицом, состроив забавную рожицу. — Я вся внимание.

Плетнев стоял и серьезно смотрел на меня. Высокий, привлекательный, в спортивном костюме и босиком. Я в который раз подумала, что повстречайся мы раньше, я бы влюбилась в него без памяти.

Плетнев не поддержал мой шутливый тон.

— Ядя, выходи за меня замуж, — сказал он просто и достал из кармана пухлую ювелирную коробочку.

И пока я переваривала его, мягко говоря, неожиданное предложение, Плетнев открыл коробочку, достал кольцо и ловко надел его мне на безымянный палец.

Я перевела взгляд на собственную руку. О да, это было именно такое кольцо, о котором мечтает каждая женщина. Большой прямоугольный бриллиант в платиновой оправе. Я залюбовалась игрой света на гранях камня. До чего же завораживающе красиво. Виктор расценил мое молчание по-своему.

— Понимаю, что тороплюсь, я ведь еще не развелся. Но, уверяю тебя, я решу этот вопрос в ближайшее время.

Оторвалась от созерцания помолвочного кольца и подняла глаза на Плетнева. Кажется, я добилась своего. Он действительно полюбил меня. Так почему же я медлю с ответом?

— Я разведусь, Ядя. Клянусь тебе, я все для этого делаю. Я скоро стану свободен, и тогда мы сможем пожениться.

А я по-прежнем стояла и молчала, как истукан.

— Почему ты молчишь? — забеспокоился Плетнев. — Ты не хочешь за меня замуж?

Что ж, пришло время выбора. Я могу отказаться от его предложения и заодно от своей мести, уйти и постараться жить дальше. Вот только я не готова всю жизнь сожалеть о том, что допустила слабость, пожалела Плетнева.

— Конечно, согласна. Я просто немного растерялась.

— Согласна? — переспросил Виктор.

Несколько раз кивнула, подтверждая сказанное.

— Спасибо, — очень серьезно сказал Плетнев. — Клянусь, ты никогда не пожалеешь о том, что согласилась.

Я не смогла подобрать слов и просто обняла его.

Спустя два с половиной месяца Плетневу удалось добиться развода. Мири получила солидные отступные, а Виктор долгожданную свободу.

За это время я сменила место работы, потому что работать с Плетневым стало невозможно.

Он постоянно вызывал меня к себе в кабинет, по поводу и без. Постоянно трогал меня. Брал за руку, пытался обнять, поцеловать. Но это еще полбеды. В конце концов, его прикосновения не были мне неприятны, скорее даже наоборот.

Проблема заключалась в том, что границы между работой и домом попросту исчезли, стерлись. По вечерам, вместо того, чтобы отдыхать, мы продолжали обсуждать рабочие вопросы, спорили, кричали друг на друга, иногда даже ссорились. Наши ссоры заканчивались всегда одинаково — каким-то безудержным сексом, после которого мы засыпали за несколько часов до рассвета, а потом поднимались, как сомнамбулы.

Так провожалось недели три, а после мы оба поняли, что так дальше продолжаться не может.

И однажды в субботу утром, когда я пила чай, Плетнев вернулся из зала, зашел на кухню и, стоя в дверях, спросил:

— Не хочешь сменить место работы?

— Ты меня выгоняешь? — поинтересовалась в ответ, стараясь, чтобы мой голос не слишком звенел от радости.

Нет, мне не разонравилось работать у Плетнева, просто мешанина из бизнеса и личных эмоций надоела до чертиков.

— Именно, выгоняю, — кивнул Плетнев. — Ядя, у меня больше нет сил.

Он смотрел на меня немного виновато, а потом добавил с отчаянием:

— Я больше так не могу. Ядя, прости, но я хочу работать в офисе и отдыхать дома.

Он замолчал, явно подбирая слова для дальнейших объяснений.

— А не получается? — спросила у него с пониманием.

К слову сказать, я совсем не обижалась на него за то, что он начал разговор на эту тему. Сама последнее время ломала голову над тем, как бы не обидно намекнуть, что нам не стоит работать в одном месте.

— С тобой — нет, — вздохнул Виктор.

— Мне теперь сидеть дома? — спросила осторожно.

Все-таки я совершенно не представляла себя в роли домохозяйки.

— Только если ты этого хочешь. Но я готов устроить тебя в любое место, где ты захочешь работать, — ответил Плетнев. — Ну, почти в любое.

— И даже к конкурентам? — спросила с улыбкой.

— Ядя, — Плетнев чуть поморщился, — пожалуйста, не добивай меня. Ты же видишь, я волнуюсь и боюсь тебя обидеть.

Его так явно ломало, что я решила сжалиться и сказала:

— Вик, не дергайся. Я полностью с тобой согласна. Так больше продолжаться не может. Это не жизнь, а черти что. На работе мы обнимаемся, дома работаем. Я тоже устала, если честно.

— Почему не сказала?

— Боялась, что ты неправильно меня поймешь, — ответила честно.

— И что будем делать?

— Ты, правда, поможешь мне найти другую работу? Я не готова сидеть дома и печь пироги с утра до вечера.

— Ядя! — возмутился Плетнев.

— Не шуми, — сказала строго. — Вик, давай, я сменю работу, и мы будем жить, как люди. Утром завтракать и разъезжаться по своим офисам, спокойно трудиться каждый на своем рабочем месте, а вечером встречаться и ….

— И делать все то, что делают нормальные люди дома, — с воодушевлением подхватил Плетнев.

— Надеюсь, ты не против?

Плетнев только с облегчением выдохнул и покачал головой, пробормотав что-то про идеальную женщину. Каюсь, было приятно.

Так вот, через два с половиной месяца после того, как Виктор сделал мне предложение, он, наконец, обрел статус холостяка. Я не знала о том, что происходит у него с Мариной, по страусиному спрятав голову в песок.

Именно поэтому появление Виктора на моей новой работе днем, без предварительного звонка или сообщения несколько меня удивило. Он стремительно вошел в мой кабинет и положил на стол передо мной свидетельство о разводе.

— Теперь мы поженимся, — заявил решительно и на всякий случай нахмурился.