«Нет, — решил про себя Чегодов, — таким ты не будешь никогда, никогда!» И тут же, словно в отместку за «крамольные мысли», получил затрещину и больно ударился носом о стену. Пошла кровь, но надзиратель, не дав ее утереть, велел заложить руки за спину. Два других, осыпая его грубой немецкой бранью и тумаками, подвели к двери и, подождав, пока ее откроют, изо всех сил толкнули внутрь. Чегодов упал, больно ударился рукой о железную кровать и невольно выругался.

— Русский? Парашютист? — спросил среднего роста плотный шатен, и в его глазах Олег прочел и радость встречи с единомышленником, и теплое участие к унижаемому человеку, и, наконец, ненависть к поработителям и сразу понял, что это Остапенко. Он помог ему подняться, усадил на кровать и прошипел:

— Гады! Пропади они пропадом! А скажи, браток, правда ли, что Москва эвакуирована? Объявлено осадное положение? Немцы на подступах к столице, и Гитлер уже разослал приглашения в Кремль, где будет отмечаться праздник победы? Мне следователь говорил…

— Врет, наверно. Какой следователь?

— Блондин, зачесывает волосы назад. Плечи широкие, загривок как у бугая, глаза светло-карие. Самодовольный, как и все немцы, неглупый. Едри его в кочерыжку! Запомни!…

— Это гауптштурмфюрер Эрих Энгель, руководитель «реферата А» в четвертом отделе СД. А каково сейчас положение на фронте, я не знаю, меня к тебе из пятнадцатой камеры перевели, сидел там с Ничепуро. Ты рыжего Штраймела знаешь? С тобой в университете учился на первом курсе.

— Володьку? Тогда его Арсеном Люпеном звали! — оживился Остапенко. — Свихнулся парень, не по той дорожке пошел, жалко! А какой был способный! Но при чем тут он?

— Штраймел видел, как вас арестовывали. Тебя и Ничепуро.

— Эх, Степан Николаевич! Тонка оказалась у него кишка… продал он всех, кого знал…

— Я это сразу понял, Степан Ничепуро может докатиться до провокаторства. Сломался!

На другой день Олег рассказал о плане, который разработал со Штраймелом.

Петр Остапенко как-то неуверенно кивал головой. Видимо, их план показался слишком фантастичным.

— Нереально? Рискованно? Но тебе, Петро, терять нечего! Тебя, сам понимаешь, ждет виселица или расстрел. Придется рисковать…

— Ну ладно я, а тебе-то чего из-за меня в петлю лезть?

— Должок у меня перед собственной совестью! Пора платить! — И Олег, сам не зная почему, рассказал, как бежал из Черновицкого ДПЗ, как скрывался сначала в Черновицах, потом в городке Залещиках, о приходе немцев и, наконец, как они втроем жили в Лисиничах у ветеринара Василя Трофимчука.

Услышав про Трофимчука, Петро схватил Олега за руку и прошептал:

— Так це наш человик, гарна людына, — и настороженные глаза его потеплели.

На другое утро, когда уголовники пришли опорожнить парашу, Олег, стоя лицом к стене и заложив руки за спину, прижимал к ладони мизинец левой руки.

Дверь захлопнулась, и заскрежетал задвигающийся засов. Олег подбежал к параше и поднял ее. Записка, которая была приклеена ко дну, исчезла. «Лады, записку взяли!» — обрадовался он и прислушался: вскоре хлопнули двери в соседней камере. Бочки повезли дальше.

— Вроде проморгали немцы. Впрочем, заметить трудно, — со вздохом облегчения прошептал Остапенко. — Наберемся терпения и будем ждать.

Ночью Чегодова вызвали на допрос. Следователь сказал, что гауптштурмфюрер доволен им как борцом с коммунистами и просит ввиду особой важности заняться еще этим Остапенко, к которому его посадили.

По беглым вопросам о Ничепуро Олег понял, что следователь детально знаком с разговорами, которые велись в камере.

«Так вот почему в том секторе тюрьмы такая тишина! Там установлены микрофоны. Проверяли и его, и меня. Как я раньше не догадался?»

— С Остапенко я уже занялся, — стараясь говорить спокойно, признался Чегодов. — Огорошил его тем, что взята Москва, армия разбита, большевики бегут и с ними скоро будет покончено. И видимо, будет заключено соглашение с Англией…

— Хорошо. Сейчас вы будете получать особый паек и курево. А пока вот, — и он протянул Чегодову пачку югославских сигарет «Вардар», когда-то так любимых Олегом. — Закуривайте, — и протянул коробку со спичками. — Делитесь по-братски с Остапенко, сытый желудок и доброе курево развязывают язык. Он связан с партизанами?

— Как я понял, у него в ближайшие дни должна была состояться встреча с каким-то большим деятелем, он сказал: «Мне бы только еще несколько дней выдержать, а потом я готов и умереть!» А человек он сильный, так просто не возьмешь.

— Интересно! Есть шансы его расколоть?

— Если по-хорошему! Битьем ничего не возьмешь. Не тот характер. Если внушить ему, что сопротивление бессмысленно. Он потрясен, что Москва взята.

— Да, Москва вот-вот падет. Советское правительство эвакуировалось в Куйбышев.

Следователь позевывал, поглядывал на часы, задавал праздные вопросы, тянул время. Оба они вздрогнули от резкого телефонного звонка.

— Гауптман Фосс цу бефел. Алло! — И повторил: — Цу бефел! — И положил трубку. Потом встал, подошел к окну и подманил пальцем Чегодова.

Внизу, среди ярко освещенного прожекторами двора, стояла виселица. К ней подтаскивали упирающегося мужчину. Лицо было искажено страхом, руки связаны, во рту торчал кляп, и все-таки Чегодов узнал в нем Ничепуро. Крепко сжав зубы, Олег, как завороженный, смотрел на охваченного ужасом человека, на то, как он извивался, брыкал ногами, увиливал от петли… но его втащили на помост, накинули петлю на шею и столкнули в бездонную пропасть… Один из палачей прыгнул ему на плечи, и они вместе закачались, перекрутившись в воздухе.

Палач спрыгнул на землю и сделал знак подручным.

— На старинный манер вешают. Как в Средневековье! Трудно приходится большевичкам! Воображал, что его помилуют. Дудки! — Следователь прошелся по кабинету, остановился перед Олегом и, глядя в глаза, продолжал: — А я хорошо вас знаю, господин Чегодов. Вы занимались в белградском отделении НТС контрразведкой. Я был в курсе вашей деятельности, у меня был там свой осведомитель, ваш дружок, не скажу кто, не спрашивайте.

— Я тоже вас узнал, Клавдий Александрович. Родились вы в тысяча восемьсот девяносто пятом году, капитан белой армии, галиполиец, один из основателей «Внутренней линии», руководили в болгарском отделе РОВСа разведкой и контрразведкой. Лично готовили и перебрасывали диверсантов и террористов в СССР, — выпалил Олег.

— У вас хорошая память. Вы это уже доказали с Неходой. Вы, конечно, сообразили, что через Неходу мы проверяли вас. Признайтесь? Вы ведь умный!

— Это для меня неожиданность. Нехода великолепно сыграл свою роль.

— Узнаю нацмальчиков, суетесь во все, корчите из себя взрослых! Не хотите учиться у опытных людей. Брандт рассказывал вашу эпопею. Вам поверили только потому, что у вас был свидетель — Кабанов. На днях я уезжаю в Одессу, хотите, возьму вас с собой? Разделайтесь поскорей с Остапенко, и на нем покончим с вашей стажировкой.