– Ну, так прокачивай эту долбаную ленту! А то нам «духи» в задницу что-нибудь накачают! – рявкнул я.

Я расстрелял оставшиеся патроны последнего магазина по густой траве за каналом и повесил автомат на люк. Теперь это была бесполезная железяка. Годится только для рукопашного боя. Но кто ж пойдет махаться автоматами? Они нас расстреляют – и все дела.

– Гурбон, у тебя патроны есть? – с надеждой задал я вопрос сержанту.

– Магазины пустые, только гранаты остались.

– А у наводчика?

– Его патроны я тоже расстрелял, – виновато сказал сержант. – Я даже «мухи» все выстрелил.

– Черт! Плохо! Механик! Прикрой нас. У тебя-то патроны остались? Солдат кивнул в ответ, достал изнутри АКСУ и принялся палить по зарослям кустарника. Эх, из этой пукалки только ворон пугать на огороде. Ну да ладно, что есть, то и есть.

Последние здравые мысли покинули мою голову. Остался только всеобъемлющий липкий страх. И все-таки мозг продолжал работать в одном направлении: собрать трупы и мчаться отсюда, как можно быстрее и дальше.

Мы с сержантом спрыгнули с машины и подскочили к ближайшему телу. Это был сержант Орловский из взвода связи. Машинально я отметил пулевое отверстие возле горла, рану в боку и перебитые ноги. Серый, пепельный цвет лица указывал на наступление агонии. Вернее, быструю смерть. Я схватил его за руки, Якубов за ноги, и мы бегом понесли его тело. Затолкнули труп в правый десант и захлопнули люк. А вот чуть дальше – второй. Та же операция – и бегом к люку. В этот момент из кустов бросился к машине оборванный окровавленный солдатик. Пули визжали и свистели вокруг. Они ударялись о камни, падали в пыль, но не задевали никого из нас.

– Быстрее, братан! Запрыгивай! – скомандовал ему Гурбон, а я подтолкнул его в спину, потянул за воротник и штанину, чтобы солдат оказался внутри десантного отделения.

– На дороге еще убитый лежит, – всхлипнул солдат, обернувшись.

Черт! Я спрыгнул обратно, а боец захлопнул люк изнутри. С левого борта на броню карабкался раненый офицер, которому помогал наводчик-оператор. Я заставил себя броситься вновь навстречу опасности, метнувшись в колючую траву. Действительно, вот он, еще один солдат в окровавленном маскхалате. Я упал рядом. Боец не двигается, не дышит. Значит, мертв.

Меня охватило бешенство. Столько погибших! Как глупо! Проклятые полководцы, стратеги хреновы! Войти в этот ад практически без солдат! Я оглянулся: внутри все похолодело. Машина отъезжала. Гурбон влезал в башню, а механик торопливо разворачивал БМП, сдавая кормой вправо. Вокруг не оставалось никого из своих. Только мертвое остывающее тело незнакомого солдата. Живые, конечно, рядом были. Но это были враги – «духи», которые принялись дружно и интенсивно поливать нас свинцом. Нас – меня и погибшего бойца. «Духи» бесились. Почему-то они никак не могли попасть. Несколько пуль впились в покойного. Убили еще раз… Эх, превратиться бы сейчас в хамелеона и слиться с цветом почвы, чтобы стать незаметнее! Я распластался на дороге и вжался в густую пыль. Лифчик оказался подо мной. Теперь даже гранату не метнешь. Мое лицо упиралось в плечо и голову трупа, но сам я, к счастью, пока был жив. Судорожно дышал и соображал, каким образом выпутаться из хреновой ситуации. Надо как-то выбираться…

«Духи» продолжали бесноваться из-за того, что не могли никак меня достать. Одна очередь вновь прошила лежащего бойца, другая – пыльными фонтанчиками вонзилась в обочину. Следующий веер из пуль сшиб ветки и листву с наклоненной яблони. Стреляли трое или четверо с обеих сторон широкой поляны. Возможно, их было больше.

Мне стало по-настоящему страшно. Я клял себя последними словами. На кой черт я поехал на эту войну? На кой … я полез в трижды проклятую «зеленку»? На кой … я оказался на убийственной поляне-ловушке и теперь жду пулю в голову?

Видимо, несколько человек, подъезжая сюда, я скосил из пушки и пулемета, раз они так вцепились в меня. Кровно обидел аборигенов. А может, и не попал ни в кого, только нашумел и разворошил осиное гнездо…

Долго лежать и выжидать было нельзя. Рано или поздно достанут. Добьют. Не будут же постоянно попадать в мертвого парня. Пристреляются. Маскхалат, конечно, немного спасает, но приглядятся и грохнут.

Я сделал над собой усилие воли и совершил кувырок и перекат в ближайшую колею. О чудо, там, где я лежал секунду назад, прошла длинная, прицельная, злобная очередь. Стрелявший, видимо, сильно горячился – целый магазин патронов расстрелял впустую. «Духи» перенесли огонь по моему новому укрытию. Очередь, очередь, пара одиночных выстрелов. Твою мать! Я выкрикнул в сторону зарослей несколько ругательств, сдобренных крепкими матами, и сиганул в небольшую воронку. «Духи» прямо озверели. Свист пуль усиливался. Неужели, кроме меня, стрельнуть не в кого? Я что, одна цель во всем кишлаке?! Хотя если б знали «духи», что мишень дважды к Герою представляли, то, наверное, собралось бы еще человек двадцать желающих пострелять. Оркестр из автоматчиков играл блюз, переходящий в какофонию…

Все это произошло за минуту, которая тогда казалась мне вечностью. К моей гордости, я не обделался. Возможно, просто не успел.

БМП уже мчалась к выходу из этой западни, и расстояние до нее увеличивалось. Лежа в воронке, я достал гранату из нагрудника и швырнул подальше, в сторону стреляющих из кустарника. «А теперь беги, беги, черт тебя побери!» – скомандовал я сам себе. Заставить себя это сделать было непросто. Вскочить, подняться, мчаться из последних сил. Ямка казалась такой спасительной и надежной! Если бы не выбрался тогда из нее – наверняка бы погиб! Не из автомата, так из гранатомета бы добили.

Я прыгал словно дикий зверь. Бросался то резко вперед, то вправо, то влево, несколько раз падал и перекатывался. Зеленый маскхалат сделался серым, грязным, порвался и лопнул в нескольких местах. Пулей устремился в погоню за машиной и в несколько прыжков догнал. Догнать-то догнал, но оба задних люка были закрыты! Даже у стоящей бронемашины его открыть – проблема! Дверь обычно удается отпереть ударом ноги по ручке. Рукой и на ходу – нереально. Но ужас и стремление к жизни делали свое дело. О чудо! Резкий рывок за рукоятку – и тяжелая дверца распахнулась, едва не сбив меня с ног. Она застопорилась в открытом положении, бултыхаясь и покачиваясь в такт движения по ухабам. Я судорожно схватился за края люка и забросил себя внутрь. О боже! Я упал на труп Орловского, что лежал в этом десанте. Уф-ф-ф! Мое лицо касалось его лица, а живая щека терлась о его щеку, мертвую и холодную. По броне барабанили пули, и некоторые, будто злобные шмели, залетали в открытый люк, застревая где-то в глубине машины. Броню подбрасывало на ямах и кочках, но механик гнал, не разбирая дороги, к спасительному повороту за дувал. Там было относительно спокойно. Там были две бронемашины и главное – боеприпасы. Тяжело воевать при полном отсутствии патронов! И без бойцов.

Мы за минуту домчались до Шкурдюка и наконец затормозили. Я выбрался из люка, чихая и кашляя в клубах поднятой пыли.

– Никифорыч! Жив?! Что с тобой? Ты весь в крови! Куда тебя ранили? – встревожился Серега, подбегая ко мне.