— Ты прости, но я не верю тебе, все это только твои фантазии. А маски — это просто старый никому не нужный хлам, который забыли выкинуть.

— Боюсь, что нет. Ваши правители решили покорить мир и подчинить волю людей себе, сотворив из них полуживых рабов. Те уроды, что живут в империи, — это не просто обиженные люди. Там собраны только те, кто в совершенстве владеет искусством магии, причем черной магии. Все они просто необходимые рабочие и исполнители той грязной работы, что задумали ваши, так сказать, «правители». Ведь они сами, получается, ни на что не способны.

— Я сколько себя помню, постоянно живя в империи, считала их своими богами, присланными всевышним Рафаэлем.

— Считать богами и слепо поклоняться! Это больше чем смешно, мне жаль тебя. А скажи, Када, твои родители тоже в империи?

— К сожалению, я не знаю их. Мне говорили, что мать мою за какую-то провинность сожгли на костре, об отце никто и никогда не упоминал. Иногда я пытаюсь вспомнить лица матери, отца — но это как чистый лист бумаги. Я ничего не помню.

— Жаль, только мне кажется, что память твою просто стерли…

Грач ненадолго задумался о чем-то своем, далеком. Ему вдруг взгрустнулось о жене, дочери, которых он не видел уже довольно много лет. Быть может, и его дочь где-то тоже пытается вспомнить лицо отца, но годы стерли эти воспоминания далекого детства…

— Када, а ты знаешь, зачем тебе приказали убить меня? — продолжил он вскоре.

— Твоя душа заразна, как говорит Танат, и она не подлежит лечению. Но если честно, мне кажется, что ты очень чистый и светлый человек. Если бы ты был с пропавшей душой — я бы вряд ли тебя полюбила.

— Но ведь твои слова противоречат сами себе: убить, чтобы вылечить?… А ведь ты даже сама не знаешь истинной причины, почему меня надо убрать!

— Мы не должны вникать во всю грязь души, мы должны только различать оттенок. Но ты, похоже, знаешь больше меня.

— Я просто им стал мешать — встал на пути, занял место покойного Плешивцева. Кстати, его также убрали с дороги, и теперь я понимаю, почему. Мы собрались строить фонтан там, где у вас был тайный источник с дьявольской водой, которая и дурманила головы вашим уродцам. Не будь этого источника — и все ваши обитатели придут в себя, они трезво смогут оценить происходящее, и империя погибнет. Этот источник — все равно что наркотик. А если убрать и меня с дороги, вслед за Власом Власовичем, то и строить будет некому.

— О чем ты говоришь? — не поняла Када. — Какой источник? Я знаю, у нас есть только магический душ, подпитывающий наши силы…

— Вода в который и поступает из того источника!

— Все это так странно и запутанно, мне ничего об этом не доводилось слышать. Всю жизнь я готовила себя к великой миссии стать ведьмой. Но если это все так, как ты говоришь, то что нам теперь делать?

— В первую очередь выбраться отсюда.

— А что будет потом? Что будет с нами? — с грустью в голосе спросила Када.

— Потом будет свобода. Ты начнешь новую жизнь, а меня ждут незаконченные дела.

— Но… Милый Семен, мне не хочется начинать новую жизнь без тебя. Я хочу быть всегда рядом и помогать тебе!

— Нет, Када, — оборвал Грач. — Дело, которое меня ждет — это долг моей совести, и я доведу начатое до конца. А потом обязательно вернусь к тебе, хотя я не совсем свободен…

Пятые сутки Када и Семен Семенович шли вперед по извилистым мрачным тропам, проложенным кем-то в теле земли. Много часов они проводили в беседах, спорах, обсуждениях, а иногда, умолкая, каждый погружался в свои размышления.

В такие минуты Када благодарила все силы небесные, что не оставили ее и послали такого благородного и мужественного человека, как Грач. Ведь только ему каким-то чудом удалось заставить изменить ее мысли, взгляды на жизнь. А за всем ужасным, что она натворила, он разглядел ее душу — чистую, хоть и заблудшую; а главное, забыв обо всем, поверил в искренность раскаяния. Дальнейшую свою жизнь она представляла только рядом с ним. Видеть его, общаться с ним, любить и боготворить… Это сейчас представлялось ей смыслом ее будущей жизни.

Мысли Семена Семеновича были более реалистичны. Он думал о Ричарде. Ведь ему было неизвестно, смог ли тот покинуть поляну и выбраться с архилимом. Как они встретятся теперь, как покончат с подземной империей? Как поступать дальше с Кадой? Он чувствовал, что привязался к ней как к лучшему другу, и теперь, когда он повернул ее судьбу в другую сторону, то несет огромную ответственность за ее дальнейшую жизнь. Также он понимал, что Када видит в нем мужчину, которого полюбила, но разделить ее чувства он не мог. Его больше тянуло к Нелли, оставшейся где-то далеко и ставшей невинной жертвой дьявольских игр этой страшной империи. Но ему не хотелось расставаться также и с Кадой, более юной и решительной. Он словно создал себе треугольник и, войдя в него, не видел выхода.

— Смотри, Семен, — воскликнула внезапно Када, — озеро! Подземное озеро!

Находясь долгое время в темноте, Грач и Када привыкли к постоянному мраку. Темнота казалась не такой уж кромешной, и повороты, выступы дороги стали более различимы. Увидев впереди озеро, они словно дети бросились к нему, на ходу снимая с себя одежду. Озеро явилось для них божественным даром, принесшим долгожданное питье, прохладу для тела и райское наслаждение для души. Еще ни разу в жизни им не доводилось так радоваться воде. Они восприняли ее словно добрый знак, посланный судьбой. А наплескавшись вдоволь, растянулись на земле у самой воды. Испытывая огромное удовольствие и усталость, Грач прикрыл глаза. В ту же минуту нежная, бархатная рука Кады скользнула по его телу.

— Семен, эта минута послана нам, и мы должны воспользоваться ей… — ласково проговорила она.

— Подожди, Када, давай оставим все как есть — это просто минута слабости…

— Вдруг эта минута последняя для нас и впереди нас ждет смерть и разлука?

— Ты стала мне очень дорога, Када, но прошло слишком мало времени, чтобы я…

— …смог поверить мне полностью, — закончила за него фразу Када. — Ты все еще боишься, что мои помыслы не совсем чисты?

— Дело не в этом… Я просто чувствую, что мы подгоняем события.

Када, растянувшись подле него, продолжала гладить его тело, нежно целуя в щеку. Грачу это было приятно, и он не сопротивлялся, но и не давал надежды на более близкую связь. На какое-то время они задремали, но вскоре Семен Семенович открыл глаза.

— Милая Када, — произнес он, — мы не можем всю жизнь провести здесь, нам пора подниматься и идти дальше.

— А я бы осталась с тобой здесь навсегда, — немного с грустью произнесла она.

— Без еды, без света долго ли мы сможем протянуть? Нет уж, я предпочитаю идти дальше, чтобы там нас ни поджидало.

— Что-то тревожно мне, Семен, — пожаловалась Када.