– Или ты хочешь снова вернуть нас под свою тяжелую руку? Отобрать наших ягнят? – загудели голоса.

Будакен угрюмо молчал. Он видел враждебные, колючие взгляды.

– Я приехал к вам не для того, чтобы взять вас обратно или взять хотя бы одного ягненка…

– Да мы и не отдадим тебе ничего.

– Я пришел спросить вас, достойно ли для свободного племени саков нападать на кочевье, когда там остались одни женщины и дети, а все опоясанные мечом выехали на совет племени?

– Но саки ли это сделали? Не бродячие ли дахи?

– Я узнаю, чей этот меч, – сказал один скиф. – На пряжке изображен тигр, рвущий коня. Такие пряжки носит племя тохаров. Не твой ли зять Гелон из племени тохаров напал на твое кочевье?

– Это князья повздорили из-за богатства.

– Все зло идет от Гелона, – загудели голоса скифов. – Он прибирает все к своим рукам. Он сгоняет к своему кочевью стада Будакена, он привязывает на спину диких коней наших гордых девушек. Он и нам никогда не простит, что мы ушли от князей и живем вольно. И на нас он нагрянет, чтобы мы снова пасли его кобылиц.

Слабый женский голос прозвучал из глубины черного шатра:

– Будакен вернул мне жизнь. Будакен подарил мне свободу. Именем Шеппе-Тэмена просит Томирис помочь князю Будакену… – Кашель прервал ее слова.

– Мы едем на Совет сакского племени. Поезжай с нами, и тебя никто не тронет. Мы зажжем на совете свой особый костер, и ты сядешь с нами. Мы спросим у племени: можно ли ночью нападать на кочевье, где остались одни женщины? Садись сюда, с нами.

Будакен прошел к огню, и его бывшие слуги потеснились. Он сел среди них как равный и протянул к огню свои квадратные ладони.

Скифы косились на него и подмигивали друг другу:

– Смирился или задумал обвести нас?

Бесчисленные костры горели под вековыми ветлами и серебристыми тополями вдоль берега реки Яксарт. Кругом гудел говор, мешались песни, крики, ржание и топот скачущих коней.

Скифские выборные, вожди, знатные князья и простые вольные саки съехались издалека на Великий Совет племени.

«Длинное ухо»[145]разнесло по всей степи, что в новолуние будут решаться важные дела на Яксарте. Молва опередила гонцов, посланных Тамиром по всем родам и коленам.

Отовсюду потянулись всадники, увешанные оружием, как подобает воину, имеющему право высказывать свою волю. Не раз бывало раньше: сразу после Совета племени скифы выступали в стремительный набег, поэтому воин, явившийся без оружия, садился позади других и не имел права говорить.

Разбросанные по беспредельной равнине, здесь встречались старые друзья и товарищи по походам, обнимали друг друга, прижимались плечами и, согнув правую ногу, шептали принятые обычаями приветствия.

Не простое дело решалось сейчас – измена родному племени известного всей степи князя Будакена, продавшегося за коровий турсук золота Двурогому царю, разгромившему персов и теперь готовому надеть ярмо на все народы Азии.

И многие ехавшие на Совет племени громко бранили Будакена за то, что он продался врагу. Разве мало было у князя золота? И удила у него были золотые, и пуговицы золотые, и у четырех жен были подвески на груди, как рыбья чешуя, из золотых монет. Но ведь все знают, что чем богаче князь, тем сильнее его жадность.

Поэтому все готовы были изгнать или побить камнями Будакена и спорили, каким родам следует раздать все косяки и стада князя-изменника.

Свободные скифы примчались на маленьких мохнатых коньках и развели свои особые костры, в стороне от других. Будакен прибыл вместе с ними, но так как он завернулся в широкий темный плащ и ехал не на карем широкогрудом жеребце, которого знала вся степь, а на большом и легком массагетском булане, то все спрашивали, откуда этот всадник. Чей это слуга? Наверно, он тоже ушел от княжеского котла и стал жить своим умом и промыслом?

Уже от всех колен отделились князья и старейшины и степенно поднялись на курган, одиноко стоявший среди равнины, а свободные скифы продолжали сидеть вокруг своего костра, точно совет их совсем не касался; дважды за ними присылали князья, чтобы они послушали, что князья будут решать, но те ответили, что придут решать дела как свободные скифы, а не слушать разговоры князей. От них отделились пять выборных, которые, взойдя на курган, сели в общий круг Совета, где все теснились в несколько рядов.

Старый князь Тамир поднялся с конской попоны. Протянув дрожащие руки к небу, он прошамкал:

– О величайший наш покровитель Папай! Пошли нам мудрость и силы праведно решить дела, от которых зависят благо или гибель народа саков! – Тамир старался не смотреть в ту сторону, где позади свободных скифов стоял Будакен, закутанный до глаз.

Он давно заметил Будакена, но мог ли перед всем народом обнять его, как прежде, если после Совета его, быть может, побьют камнями и копьями, как вбежавшего в овчарню волка.

– Говорите нам про измену Будакена! Дайте нам этого предателя! – кричали голоса. – Он побоялся приехать сюда. Он со своим золотом убежал из сакских степей!

Будакен заревел, как раненый медведь, и швырнул свой плащ на землю:

– Кто говорит про Будакена? Здесь Будакен, перед Советом племени! Кто меня обвиняет? Пусть скажет это мне в лицо, а не прячется за спинами других. Я узнаю, сак ли говорит это или шакал из другого племени!

Подслеповатые глаза Тамира забегали по сторонам.

Он перекинулся несколькими словами с соседями.

– Привет тебе, славный Будакен! – сказал Тамир среди общей тишины. Легкий шепот пронесся по толпе и затих. – Ты честно поступил, что приехал сюда. Зачем же ты прямо не пришел к нам, как всегда, и не сел рядом с нами? Зачем стоишь, как гость на чужом пиру? Поведай нам, где ты был это время. С кем виделся? Тут по степи носятся разные слухи о твоей поездке.

– Я ничего не буду говорить, пока передо мной не встанет тот, кто осмелился назвать меня изменником. Где этот червяк, которому поверили настолько, что созвали Великий Совет племени?

Тогда Тамир повернулся к князю Гелону. Он сидел побледневший, как воин, получивший смертельный удар под сердце. Но Гелон встал, такой же надменный, как всегда, и, отвернувшись от Будакена, стал говорить толпе, собравшейся вокруг Совета и жадно внимавшей каждому его слову:

– Я говорю давно: яваны близко, и саки должны быть наготове раздавить их, не подпуская к нашим шатрам. Но скажите, вольные воины, разве допустимо, чтобы в такие тревожные дни один из наших знатных князей уехал навстречу врагам, получал от них золото и подарки? За какие заслуги он получил дары? Враги будут платить только за услуги, которые им на пользу, а нам во вред. Хотя князь Будакен теперь мой родич, но для каждого воина всего дороже должны быть правда и спокойствие родного племени. Верно ли я говорю?