— Миссис Лерой, вы бы отдохнули, давайте я посижу с малышом. — В комнату входит молоденькая служанка и протягивает руки к ребенку, намереваясь взять его.

— Нет, Сьюзи, не трогай его, он так сладко спит, — тихо отзывается женщина.

— Ну, тогда выпейте сладкого чая, чтобы молочка хватало дитятку, — предлагает служанка.

Через секунду картинка меняется. Я вижу, как молодая мать крепко спит, а дверь со скрипом открывается, впуская уже знакомую горничную. Я с трудом узнаю в девушке с миловидным круглым личиком экономку дома Лероев, пожилую и такую приветливую миссис Банч, сильно изменившуюся за эти двадцать пять лет. Но ведет она себя очень странно, постоянно оглядывается на открытую дверь и напряженно озирается по сторонам. Затем берет из люльки ребенка и, завернув его в темно-синюю шаль с желтыми цветами, выносит в темный коридор.

Я потрясенно смотрю дальше, не в силах отвести взгляд от следующего страшного видения.

Комната наполняется густым серебристым туманом, меняя картину. Агата мечется по комнате, на полу раскиданы детские вещи, а взгляд молодой матери полон безумного ужаса.

— Август, это не наш ребенок! — неистово кричит женщина и бьется в истерике.

— Ты просто устала, дорогая, — меланхолично отвечает ее муж и пытается привести в чувство обезумевшую женщину. Стоящий рядом лакей хватает ее за руки, выворачивая запястья, но Агата пытается вырваться, шипит и царапается, словно разъяренная кошка.

— Мистер Лерой, настойка для госпожи готова!

Юная миссис Банч откупоривает пузырек с голубоватой жидкостью и насильно вливает ее в рот хозяйке. Несчастная еще какое-то время содрогается в конвульсиях, а потом затихает. Лакей выпускает ее из захвата и укладывает уснувшую женщину в постель.

Мистер Лерой сокрушенно качает головой и выходит из комнаты.

Перед глазами вновь встает серая пелена, а когда дымка развеивается, я понимаю, что вновь вернулась в нашу спальню. Прямо на меня смотрела бледная копия Агаты Лерой — воплощение ее души, оставшееся в этом мире похожее сейчас на черно-белую гравюру из книги. По серому искрящемуся лицу призрака трудно понять, что она испытывает и способна ли вообще на чувства. Но то, с какой интонацией были произнесены последние слова, не оставляет сомнений в том, как страдает покойная миссис Лерой.

— Миссис Банч подменила детей? — спросила я, не в силах поверить видению.

— Мой мальчик, мой мальчик, — бормочет Агата.

Вспомнился недавний рассказ Колберта, теперь его слова воспринимались совершенно в другом свете. После смерти жениха Сьюзен Банч узнала, что ждет ребенка. Именно этим была обусловлена резкая смена ее настроения и полнота. По всей видимости, она уезжала на какое-то время из города, чтобы никто не узнал, что она родила ребенка без мужа. А затем, вернувшись в родные места, нашла работу у семейной четы Лероев, у которых, вот совпадение, тоже недавно родился сын.

Теперь картина предстала полной и все недостающие детали встали на свои места. Мать Кэтрин, Ребекка Лерой, тоже, скорее всего, пострадала от ее рук. Молодая женщина не должна была рожать новых наследников, пришлось бы делить наследство, а обожаемый сын, ради которого пришлось пойти на детоубийство, остался бы обделенным. Поэтому миссис Банч долго травила Ребекку, подсыпая в пищу яд небольшими дозами, чтобы не было подозрений. Ведь смерть второй жены от несчастного случая могла вызвать ненужные пересуды. Такая же участь грозит и юной Кэтрин, если мерзавка уже не начала давать ребенку яд. В чем я сейчас уже не сомневалась.

— До сих пор не могу поверить! Такая приветливая дама, глаза так и светятся добротой. Первый раз я так обманулась в человеке.

Страшно подумать, а ведь, возможно, Бруно был в курсе действий этой страшной женщины. Интересно, знает ли он, кто его настоящая мать?

Шатающейся походкой я побрела прочь из спальни. Колберт, дежуривший в гостиной, встретил меня потерянным взглядом. Я сама была похожа на привидение: бледное лицо, окровавленное платье, но сейчас у меня не было времени и сил переодеваться.

— Мадам, есть новости? — Дворецкий вскочил на ноги и затравленно вглядывался в мое лицо, страшась услышать неутешительный ответ.

— Все будет хорошо, — прошептала я сухими потрескавшимися губами. — Ты мне нужен, есть одно дело, которое не терпит отлагательства.

— Как скажете, — кивнул Колберт. — Сию минуту исполню.

— Бери лопату, и пойдем в сад, — проговорила я.

Мажордом посмотрел на меня как на сумасшедшую, но у него хватило выдержки не задавать никаких вопросов. Он сходил за инструментом и последовал вслед за мной в парк. Я даже не плутала, прямо шла к нужному месту. Видимая только мне Агата Лерой вела нас сквозь заросли сада и остановилась перед кустом красных роз.

— Копай тут, — прошептала я.

— Помилуйте, миледи, такие цветы красивые! — взмолился Колберт.

— Прошу тебя. Исполняй приказ. — Руки немели, сердце бешено рвалось из груди, отдаваясь стуком в ушах.

Мажордом пожал плечами и принялся ломать ветки, а затем стал копать. Через некоторое время железо ударилось о камни. Колберт отбросил лопату и стал убирать булыжники в сторону. Я подошла ближе и поставила рядом фонарь, свет от которого осветил прогнивший синий платок с желтыми цветами.

— Что это?

Я отвернулась, когда покрытая морщинами рука Колберта стала разворачивать сверток.

— Боже правый!

Дрожащим голосом я попросила дворецкого отправиться в полицию, в общих чертах рассказав, какое преступление совершила миссис Банч двадцать пять лет назад, и возможно, до сих пор творит злодеяния. Меня не волновало, что придется дать показания и рассказать о своем даре, чтобы выступить свидетелем. Если на моем запястье появится клеймо, значит, так тому и быть. Мужчина поднял сверток и нетвердой походкой пошел в дом.

— Мой мальчик!

Впервые на лице призрака появилось подобие улыбки.

— Захороните его вместе со мной, я так хочу покоя!

— Да, мы сделаем это, — пообещала я. — Скажи, Бруно знал, что миссис Банч его мать?

Вместо ответа женщина прикоснулась к моей руке и заглянула прямо в глаза.

— Поспеши, осталось совсем немного времени, чтобы попрощаться. — Ее слова вихрем ворвались в мою голову и заставили на мгновение оглохнуть.

— Нет, я не хочу терять Чейза! — От отчаянья я сжала ладони так, что ногти вонзились в кожу. Призрак исчез, оставив меня одну, и я бросилась к умирающему мужу.

Чейз метался в постели, сгорая в лихорадке. Жар сейчас мучил его, а раньше огонь был спасением. Мысль о том, что если бы он не запечатал демона внутри себя ради меня, то был бы сейчас практически здоров, не давала покоя. Я лихорадочно сбросила с него одеяло и дрожащими руками принялась срывать бинты, закрывающие раненую грудь. Под ними нашла уже знакомую пентаграмму — голубой узор, выжженный на коже. Метнулась к секретеру, чтобы достать нож для бумаг. Лезвие небольшое, зато острое, как раз то, что мне сейчас нужно. Схватив нож, я несколько мгновений повертела его в руках, обдумывая свой предстоящий поступок, а затем, вернувшись к постели, полоснула острием клинка по пентаграмме, разрывая круг. И без того мокрые бинты вновь обагрились кровью, а я продолжала соскребать голубой узор.