— А это кто с тобой?

Кирьян добродушно улыбнулся, сверкнув зубами, и коротко ответил:

— Теперь уже никто.

В его руке сверкнуло лезвие ножа. Бесшумно разодрав одежду, сталь легко вошла в живот. Мироныч ойкнул негромко.

— Покойся себе с миром, — коротко пожелал Кирьян и выбросил окровавленный клинок в угол двора.

Мироныч его уже не интересовал — уверенными широкими шагами он направился к машине.

— Да что же ты делаешь-то! — зашипел ему в спину испуганный Евстигней.

— Поехали, я сказал! — зло обрубил Кирьян. — Если не хочешь отправиться вслед за ним!

Дарья стояла в сторонке и с равнодушным видом покуривала длинную сигарету.

— Сейчас, сейчас, — заторопился Евстигней, усаживаясь за руль. Руки его слегка подрагивали, и он без конца косился на тело, распластанное у ворот.

Машина завелась не сразу. Чихнув разок, она с перебоями затарахтела и, лишь прогревшись, заработала размеренно и по-деловому.

— Садись в машину! — распорядился Кирьян, нетерпеливо махнув рукой подруге.

Барышня несколько раз пыхнула в ночь дымком, а потом небрежно и сильно, почти мужским щелчком, отбросила недокуренную сигарету и направилась к распахнутой двери.

— Езжай к Пятницкому кладбищу! — велел Кирьян, по-хозяйски обняв Дарью.

— Что за нужда? — удивился Евстигней.

— Езжай, сказал! — оборвал его жиган.

Машина споро тронулась. Выезжая, автомобиль зацепился крылом о ворота. Раздался неприятный звук раздираемого железа. Евстигней чертыхнулся и прибавил газу.

Пятницкое кладбище находилось сразу же за Крестовской заставой. Огромная церковь Святой Троицы была видна издалека и очень напоминала морской маяк.

— Какой-то народ стоит, — сообщил Евстигней, повернувшись к Кирьяну.

— Вижу, — невесело протянул Кирьян, заметив у дороги группу людей.

Человек десять, не меньше. У обочины полыхал костер, рядом суетились три человека. Похоже, что красноармейцы кипятили чай.

— Поезжай! — скомандовал Кирьян.

Но подъехавшую машину уже заприметили, от толпы отделились двое бойцов и лениво направились навстречу. Неторопливо поснимали с плеч винтовки, давая понять, что шутить не намерены.

В свете автомобильных фар показался пулемет «максим», а рядом с ним сидел матрос в бушлате, через распахнутый ворот была видна тельняшка.

Автомобиль притормозил и замер рядом с красноармейцами.

— Кто такие? Куда едем? — хмуро поинтересовался тот, что стоял ближе.

Похоже, что он был за главного. Тяжелый сосредоточенный взгляд сначала остановился на водителе, потом медленно переместился на Кирьяна, слегка улыбнувшегося, и надолго задержался на Дарье, сидевшей неподвижно.

— По заданию товарища Петерса, — веско отвечал Кирьян.

— Ах, вот как. — Немигающий взгляд, неприятно вильнув, вновь остановился на Кирьяне. — Тогда предписание должно быть. Ваши документы!

— Ну что ты будешь делать, — делано завозмущался жиган. — Даже по заданию товарища Петерса и то требуют документы. У нас есть основания полагать, что налетчик Кирьян выехал в этом направлении. Нужно срочно проверить.

На лице старшего отобразилось заметное замешательство. Он еще внимательнее всмотрелся в лицо говорившего мужчины, и было похоже, что оно ему не нравилось. Красноармейцы рассредоточились и как бы случайно взяли автомобиль в полукруг. В сторонке стояли лишь трое, скручивая козьи ножки. Внешне они выглядели спокойно, но на автомобиль посматривали зорко.

— Предписание, — строго потребовал все тот же красноармеец, — таков порядок.

— Ну, если так заведено… — пожал плечами Кирьян. — Конечно, если я расскажу об этом Якову Христофоровичу, ему будет очень неприятно. Так, где же оно у меня? — похлопал себя по карманам Кирьян. — Ах, вот оно где. — Его рука юркнула во внутренний карман кожаной куртки. — А может, оно и правильно, товарищи. Сейчас столько мрази развелось, что глаз да глаз нужен. Мне тут передали, что около часа назад убили начальника гаража Моссовета. Кто это сделал, пока неизвестно, но не исключено, что без Кирьяна не обошлось.

Неожиданно в его руке оказался наган. Прозвучало два выстрела, и стоявшие рядом красноармейцы, словно опрокинутые бурей снопы, повалились на обочину.

— Гони-и!! — заорал Кирьян.

Темные фигуры бойцов, еще секунду назад казавшиеся застывшими, пришли в движение. Ахнул выстрел, и у самого виска Кирьяна просвистела пуля.

Машина дернулась, двигатель едва не захлебнулся, но потом набрал обороты. Машина помчалась по шоссе, сбив опущенный шлагбаум. Откуда-то из темноты, с обреченностью самоубийцы, навстречу машине бросился красноармеец с винтовкой наперевес. Удар бампером был жесток. Парень дико вскрикнул, винтовка отлетела на дорогу, и приклад хрустнул под колесами.

— Гони! Гони! — неистово орал Кирьян, посылая пулю за пулей в бегущих бойцов.

Двигатель автомобиля ревел, все далее в ночь унося пассажиров. Глуше стали слышны оружейные выстрелы и крики красноармейцев.

Несколько минут машину трясло на ухабах, колеса ухали в колдобины, словно в бездну. Кирьяну казалось, что еще минута такой езды, и машина развалится.

Но нет, ничего, выдюжила.

— Кажись, ушли, — объявил Евстигней.

— Езжай в Алексеевское! — распорядился Кирьян.

— Дорога там не ахти, — усомнился несмело Евстигней. — Может, свернем с большака, у Пятницкого кладбища я флигелек один надежный знаю. Жиганов не выдадут!

— Езжай, сказал! — жестко проговорил Кирьян.

И Евстигней, недовольно хмыкнув, свернул с большого тракта к приметной каменной церквушке из белого камня. Кирьян никогда не делится своими планами.

До революции в этом селе, следуя на богомолье в Троицу, частенько останавливались царствующие особы, долгими молитвами очищая себя от явных и мнимых грехов. Нынешнее время — полнейшее запустение. От прежнего великолепия осталась лишь небольшая часовенка да неказистый каменный флигелек, где прочно обосновались жиганы.

Малинщиком здесь был старый безногий каторжанин, года три назад примкнувший к «идейным», кликуха у него была Железная Ступня. Жиганы, помня прежние заслуги Ерофеича, приняли старика за своего, и человек этот, с хитроватым настороженным взглядом, знал немало страшных тайн.

Старый каторжанин был большим грешником, поговаривали, что он, будоража застоявшуюся кровь, порой выходил на большак с тесаком за пазухой, что совсем не мешало ему быть весьма богобоязненным и отбивать по несколько сотен поклонов в день. Однако места своего он бросать не собирался, к жиганам прикипел накрепко, считая, что их удаче способствовало не что иное, как это место, намоленное самодержцами и великими князьями.