Жаркая улочка, перечеркнутая резкими тенями полосатых куртин, от пестрых витрин режет глаза, из распахнутых дверей лавчонок несется прохладная волна кондиционированного воздуха, и над всем этим – запахи вина и моря, и фруктов, и гниющих водорослей.

В дверь позвонили.

Надо же, как он быстро, подумала, торопясь к двери.

Но это был не Рюша.

– Не сейчас. – Она положила вздрагивающую ладонь Ему на грудь, отталкивая от порога, – уходи, пожалуйста. Рюша сейчас вернется!

– Да видел я его. – Он досадливо поморщился. – Он так спешил, твой Рюша… через лужи прыгал…

Окинул взглядом пестрый ворох на постели.

– Куда это ты собралась?

– Мы едем, – она на миг задохнулась, – с Рюшей едем… туда, на Лазурный Берег… ну, в Италию… или во Францию… все равно!

Он холодно сказал:

– Не делай глупостей.

– Это еще почему? Я так давно хотела…

– Я же сказал – потерпи немного. Я сам тебя увезу!

– Ох! – Она растерянно поглядела на него. – Ведь это были лишь разговоры… игра…

– Какая игра? Я обещал, значит – обещал. Рюша с тобой не поедет.

Она почувствовала, как ноги у нее окатила волна холодного воздуха.

– Что значит – не поедет?

– То и значит. Поедешь со мной. Я тебя не на две недели паршивые увезу. На всю жизнь! Понимаешь?

– Но я… – запнулась. – Не хочу на всю жизнь.

– Раньше ты говорила иначе.

– Это же была игра! – отчаянно вскрикнула она. – Понимаешь? Игра!

– Это тебе так кажется.

Приложила ладонь к горлу, чтобы унять судорогу.

– Что же я? Что же мне теперь? Уходи, уходи пожалуйста!

– И не подумаю, – холодно возразил Он.

Она прислушивалась к звукам лифта, к скрипу тросов и натужному удару, когда он останавливается на их площадке, и потому не услышала: Рюша бежал вверх по лестнице, вприпрыжку, точно мальчик, перемахивая через ступеньки.

И еще потому, что он не стал открывать своим ключом, а нажал на кнопку звонка и держал, пока она, не выдержав этого истошного механического визга, не побежала к двери, зажимая уши руками.

Рюша стоял на пороге, отчаянно хватая ртом воздух, и оттого опять напоминал вытащенную из воды рыбу. Галстук сбился набок.

– Что? – спросила тихо.

– Ящерица! – выдохнул наконец Рюша.

Она молча смотрела на него.

– Я только из подъезда маминого успел выйти. Он на меня и напал. Ударил… сзади, по затылку… и я… Она в кармане пиджака была. В нагрудном…

Он сполз по стене, закрыв лицо руками, с трудом выдавливая сквозь стиснутые пальцы:

– Нет больше ящерицы… что я маме…

– Маме? – истерично выкрикнула. – Что – маме? При чем тут мама? Ничтожество. – Она заплакала. – О господи, какое ничтожество! Ты же ни на что не способен… буквально, ни на что… за что ни берешься, все рушится под твоими руками… недаром мамочка твоя разлюбезная…всю жизнь тебя вот настолько…

– Замолчи! – завизжал он.

– Ты замолчи! Господи! Всю жизнь угробили – на что? Вот на это… на это убожество…

– Замолчи! – Он визжал все громче и уже не напоминал рыбу. – Я хотел, как лучше… я хотел – тебе…

– Мне? – Она вновь задохнулась. – Да если бы ты думал обо мне… я бы…

Она вдруг замолчала, словно неожиданная догадка с размаху вогнала ей слова обратно в рот.

Потом развернулась и, задев плечом плачущего Рюшу, отчего тот еще больше сполз вниз, кинулась в комнату. Комната была пуста. Яркий ворох издевательски расползся по постели.

Она кинулась на балкон – почему-то она совершенно точно знала, что Он на балконе.

Стоял, облокотившись о перила и глядя вниз, на замусоренный двор, точно там происходило что-то очень интересное.

Схватила за плечи, начала трясти с силой, которую не ожидала от себя.

– Отдай! – крикнула. – Отдай!..

Он обернулся, с неожиданной легкостью вырвавшись из ее рук.

– Что отдать? Что с тобой?

– Ящерицу, – завизжала она, и в высоком голосе послышались знакомые Рюшины интонации. – Ящерицу… мамину… его… отдай!

– Да ты с ума сошла, – брезгливо проговорил Он, – не брал я никакой ящерицы.

– Ты… – она цеплялась за него с механическим упорством богомола, – это ты… ради этой штуки все и затеял… выследил меня… это из-за нее! из-за ящерицы! За Рюшей следил… когда ты о ней узнал? Еще когда она ее оценивать носила, да?

Рюша стоял в проеме балконной двери, лицо его было совершенно белым.

– Ты… – еле выговорил он, – что это? С кем это ты разговариваешь, господи боже ты мой!

– С кем? – Она истерически рассмеялась. – С ним, разумеется. Вот он. Познакомься. Спроси у него, где твоя ящерица! Спроси!

– Ты сошла с ума, – повторил Тот, – отпусти.

Рюша тоже оказался рядом – она даже не заметила как.

– Да что ты, – проговорил он робко, – успокойся. Боже мой, я не думал…

– Да! – Теперь Тот тоже орал, лицо искажено – не так, как у Рюши, иначе. – Да! Я ее взял! Это же ради тебя, дура! Все ради тебя! Я же говорил тебе… пусти меня, ах ты тварь!

Руки Рюши оказались совсем рядом – он попытался оттащить ее, дурак такой…

И тут Тот, второй, вырвавшись у нее из рук, сделал одно-единственное движение.

– Заинька, – изумленно пробормотал Рюша. Потом он нелепо взмахнул руками, коротко, страшно и жалобно взвизгнул и, перевалившись через хрупкие перила, рухнул вниз. Он болтал руками и ногами, точно плыл в серой толще воды, опускаясь все ниже и ниже… на самое дно… Прижав руки к горлу, она глядела, как он ударился об асфальт и даже, кажется, подпрыгнул, словно резиновый мячик. Только тогда она обернулась – такой же, как у Рюши, страшный и жалобный визг душил ее, потому что никак не мог вырваться наружу.

Балкон был пуст.

Комната тоже – она, шатаясь, пересекла ее, направляясь в кухню, потом в коридор, где на полу, точно пустой кокон, нелепо вывихнув рукава, валялось Рюшино пальто. Ключ торчал в замке. Она молча, отчаянно, всем телом бросилась на дверь.

Заперто.

Изнутри.

Заперто изнутри.

Она так же молча прошла обратно – по совершенно пустой квартире, заглядывая в кухню – под мойку, в комнату – под тахту и даже в платяной шкаф, который, освобожденный от вороха пестрых тряпок, был издевательски пуст.

Потом села на кровать и подперла голову рукой.

Звонок!

Ринулась к двери, ломая ногти, повернула ключ в замке.