Если Кремль, когда необходимо, ваяет «левую оппозицию» в лице «Справедливой России» или семигинских «Патриотов России», то почему бы ему не создать на всякий случай и кое-какие «тресты» для радикалов? Зюгановцы, судя по всему, совсем выдохлись, предписанную кремлевскими режиссерами роль играют совершенно бездарно. Еще более беспомощно выглядит «левоцентристская» «Справедливая Россия». В итоге вновь возникнет необходимость в контролируемой левой оппозиции по отношению к оппозиционерам с клеймом «Сделано на Старой площади». Вот тут-то оперативные наработки компетентных органов и пригодятся, только использованы они будут не для постановки телеспектакля с разоблачением подрывной деятельности левых экстремистов, а для изготовления нового политического PR-проекта. Лично знаю некоторых деятелей, которые предлагали свои услуги Кремлю в качестве вождя истинно левой оппозиции. Так что когда объявят соответствующий тендер, в приемной у Суркова будет не протолкнуться.

Поп Гапон — революционер в рясе и тайный агент полиции.

По вопросу политических репрессий в царское время существовало два основных подхода. Вот что пишет Сергей Земляной в очерке «Двойные агенты бога и дьявола»: «Зубатов использовал своих секретных агентов для того, чтобы проникнуть в центр революционной организации, выяснить целиком состав ее руководства, а затем разом «замести» всех. Герасимов[64] же отстаивал тот тезис, что нужно как зеницу ока беречь те руководящие центры революционных или оппозиционных партий, куда удалось ввести секретного агента. Организационные центры, поскольку в их составе имеется хорошая агентура, не следует разбивать арестами. Их нужно, наоборот, даже оберегать — для того, чтобы держать под постоянным и самым тщательным контролем и иметь возможность во всякое время парализовать наиболее вредные проявления их деятельности. Если такая организация ставит, например, тайную типографию, заводит динамитную лабораторию, устраивает склад оружия, взрывчатых веществ и т. д., то полиция должна производить аресты лиц, непосредственно прикосновенных к данным предприятиям, не затрагивая руководящего центра организации как целого. Вполне возможно производить и аресты отдельных членов центра — особенно тех, чья деятельность становится чрезмерно вредной, — но такие аресты нужно производить постепенно, как аресты индивидуальные, и притом, конечно, считаясь с последствиями этих арестов для внутриорганизационного положения агента. Члены центральных органов, особенно хорошо относящиеся к последнему, должны по возможности оберегаться; наоборот, его внутриорганизационные противники должны при первой же возможности изыматься из обращения. Производство ареста центрального органа как целого допустимо только в особо важных случаях, например в моменты острых политических кризисов, когда ожидаются особо важные выступления данной организации, предотвратить которые может арест руководящей ячейки, который внесет разброд в ряды организации.

Далеко не все в этой системе было ново. Отдельные элементы ее можно найти в практике многих видных деятелей полицейского сыска более ранних периодов. Герасимов только объединил эти элементы в одно целое, связал отдельные положения в сравнительно стройную систему. В своем законченном виде, логически додуманном до конца, указывал Николаевский, это была настоящая полицейская утопия: все центры всех революционных организаций должны были бы существовать как бы посаженные под стеклянные колпаки; каждый шаг их известен полиции, которая решает, что одно проявление их деятельности, с ее точки зрения менее опасное, она допустит; другое, более вредное, пресечет в корне; одному из членов организации дозволит писать прокламации и выступать с речами на митингах, так как он менее талантлив и ею выступления производят меньше впечатления, а другого, более даровитого, посадит в тюрьму. Самое интересное, однако, в том, что этот утопический проект был реализован Герасимовым в связке с Азефом применительно к эсерам в 1906–1908 гг. — в отношении Боевой организации в большей мере, нежели в отношении заграничного Центрального комитета. В этот период, под колпаком, БО не смогла совершить ни одного успешного террористического акта. Азеф выступал в качестве секретного ангела-хранителя не только по отношению к Столыпину, которого он ограждал от покушений БО, но и по отношению к Николаю II. Азеф подвесил жизни обоих на тонкие нитки, которые изготовил собственными руками».[65]

Как видим, концепция Александра Герасимова имела серьезные изъяны. Отношения в плоскости полиция — подполье становились, таким образом, триарными: полиция — провокатор — подполье. Это превращало провокатора в самостоятельный субъект «любовного треугольника», давая ему возможность манипулировать как подпольем, так и тайной полицией. Довольно рискованное положение и для тех, и для других. Что касается Азефа, то он оказался профессионалом высшей пробы. Редко какому провокатору посчастливилось умереть своей смертью, будучи разоблаченным, но Евно Фишелевичу это удалось. Умер он от почечной недостаточности в 1918 г. в Берлине, будучи сотрудником германского МИДа (что неудивительно, учитывая специфику момента).

Есть основания полагать, что политические проектировщики из Кремля, Лубянки и Старой площади и сегодня сочтут актуальными наработки великого магистра провокации полковника Зубатова. Его idea fix заключалась в создании полностью управляемой оппозиции, периодически зачищаемой, исполняющей роль цепного пса режима, раздирающей за мелкую подачку внутренних врагов империи. Нынешний режим управляемой демократии тем более заинтересован в подобном инструменте. Делать оппозицию управляемой у нас уже научились, однако профессиональный уровень нынешних зубатовцев ни в какое сравнение не идет с мастерством основоположника. Да, мельчают провокаторы, мыслят трафаретно, действуют шаблонно. В результате абсолютно ручная оппозиция становится и абсолютно недееспособной, декоративной. Хотя, возможно, именно такой она и должна быть в условиях современного «общества спектакля» (по Ги Дебору), где главное — это видимость, иллюзия.

У всякой революции были вожди, стоящие во главе революционного класса — той активной части общества, которая выступает локомотивом социально-политических преобразований. В недрах революционного класса вызревает политический проект, в рамках которого оформляется идеология, организационные формы и методы борьбы, символика и мифология революции.

Легко рассуждать о революциях прошлого. Характер государственного переворота февраля 1917 г. был антимонархический и пробуржуазный, роль главного могильщика царизма сыграли военные при участии лидеров либеральных партий и поддержке членов царской фамилии. Движителем русской социально-политической революции октября 1917 г. было крестьянство в союзе с пролетариатом, а политически ее возглавили радикальные социалисты — большевики и примкнувшие к ним левые эсеры. В ходе гражданской войны столкнулись две основные революционные силы — красные и белые. Да, пусть никого не удивляет, что Белое движение я классифицирую, как революционное, а не контрреволюционное. Белые вовсе не стремились к реставрации монархии, они защищали модернизационный проект, альтернативный большевистскому, значительно менее радикальный, более отвечающий интересам буржуазии и интеллигенции (как некоего «среднего класса той эпохи), в то время как большевики отражали интересы широких крестьянско-пролетарских масс.