— Кроме студентов, кто еще хотел бы вам отомстить? Отвергнутый любовник, к примеру?

— О нет.

Во время лекции, глядя на студентов, Джейн постоянно задавала себе вопрос, кто из них мог быть автором посланий, и это омрачало ей занятия. Она была уверена, что скоро появится еще одна записка, и постоянно нервничала, забирая свою корреспонденцию. Больше того, она уже даже хотела найти сложенный листок бумаги в ящике: настолько невыносимым казалось ей ожидание.

— Это напоминает мне, — сказал инспектор, — историю об одном типе, которого по ночам будил сосед, когда возвращался пьяным домой и бросал на пол возле кровати свои ботинки. Вы знаете эту историю?

Инспектор Тайт села, откинувшись на спинку стула и убрав руки с клавиатуры.

— В конце концов он предъявил претензии соседу, и тот пообещал ему быть поаккуратнее. На следующую ночь пьяница, вернувшись домой, бросил с размаху один ботинок и тут же вспомнил про своего спящего соседа. Он осторожно снял второй ботинок и бесшумно поставил его рядом с первым. Через час в дверь пьяницы позвонили. Проснувшись, он открывает и видит на пороге расстроенного соседа снизу, который умоляет его бросить наконец второй ботинок!

Инспектор расхохотался. Джейн вежливо улыбнулась.

— Да, что-то вроде этого. Наступили каникулы, записок больше не было, что подтвердило мое предположение о студенте, который уехал домой на каникулы. Я начала успокаиваться, убеждая себя, что поступила правильно, не рассказав об этом никому и не подняв шума. До вчерашнего дня.

— А вчера вы получили записку с предложением сходить по-большому?

— Да.

У инспектора Тайт округлились глаза. Джейн продиктовала содержание записки.

— В котором часу вы забрали свою почту? — спросил Мерримен.

— Я вернулась домой около шести вечера. Не помню, говорила ли я вам, что эту записку я обнаружила у себя дома, а не, в университете.

— Вот оно что! По какому адресу вы живете?

— 582, Мэйн-стрит, возле площади Колумба.

— Это за пределами университетского городка. Вам нужно подать две жалобы в полицейский участок на Маркет-стрит: одну — по поводу нападения, а вторую — по поводу этой анонимной записки. А так как две другие вы получили в университете, я все же запишу все необходимые сведения.

— Листок бумаги был все из той же общей тетради с пружинкой, и почерк тот же. Сначала я его не заметила: он затерялся между квитанциями. Если бы я обнаружила его сразу, то, наверное, побоялась бы идти домой. Мне было ужасно страшно: казалось даже, что кто-то спрятался в ванной. Вам не передать, как я дрожала от страха, когда вошла туда и отдернула занавеску. Даже взяла с собой кухонный нож.

Джейн улыбнулась. Но это было не смешно. Она проверила все, даже заглянула под кровать, и сердце у нее при этом так сильно билось, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она обо всем рассказала Лине, как только та вернулась с работы. Лина не считала, что это была первоапрельская шутка. Переночевав у Джейн, она проводила ее утром в полицейский участок.

— Лина — это кто?

— Моя соседка и подруга.

— Она правильно поступила. Как ее зовут?

— Лина Оберфилд.

Джейн взглянула на настенные часы, которые показывали половину одиннадцатого.

— Моя лекция! Мне пора идти.

Они договорились встретиться в три часа после занятий. Инспектор Тайт попросила Джейн принести списки ее студентов за последние три года и дала ей визитную карточку:

— Когда вы придете, я дам вам номера телефонов центров реабилитации, где лечат психические травмы, полученные в результате нападения. Лечение анонимное.

Инспектор Мерримен проводил ее до двери, похлопал по плечу и, по-отечески добродушно улыбаясь, посоветовал не волноваться. Все это немного серьезнее, чем он предполагал вначале, но несомненно, что это студенческая выходка, которая не имеет ничего общего с нападением в сентябре.

Когда в три часа она снова встретилась с инспектором, то почувствовала едва уловимое изменение в его тоне. Он просмотрел списки студентов и быстро задал несколько вопросов. Похоже, его интересовали совсем другие списки. Джейн пробежала их глазами и узнала имена Лины и ее друзей, членов ассоциации гомосексуалистов. Теперь уже инспектор подвергнул ее допросу Он хотел знать, чем она занимается вне стен университета. Ответ был прост: ничем особенным, иногда ездит на побережье в выходные дни и ходит на занятия африканскими танцами по вечерам два раза в неделю. Она рассказала о чокнутом старике, ездившем автобусом в Форт-Гейл. Инспектор, однако, больше заинтересовался занятиями танцами. Джейн старалась сохранять спокойствие. Чтобы подчеркнуть абсурдность вопросов, она описывала необыкновенную атмосферу, царившую на занятиях, рассказывала, что многие женщины приходят туда с детьми, а Шейла, преподаватель, женщина неописуемой красоты, приводит туда семилетнюю дочку Тамару, которая танцует, словно ангел небесный. Инспектор Тайт печатала все настолько подробно, как будто Джейн давала ценные показания, и наконец сделала вывод:

— Похоже, это интересно.

— Очень интересно. Вам тоже стоит прийти.

Инспектор Мерримен расспросил ее о Лине, поинтересовался, с какого времени они дружат.

— Приблизительно год-полтора.

— Тогда и начались ваши интимные отношения?

— Не поняла?

— Вы начали спать вместе?

— Но мы никогда…

— Вы нам только что сказали, что Лина Оберфилд спала с вами прошлой ночью.

— Да нет! Спала у меня дома. Мы просто подруги.

Джейн покраснела. Инспектор Мерримен изложил новую версию: никакого студента не существует, скорее всего, это антилесбийская выходка или месть того, кто влюблен в Джейн или Лину.

— Но я не лесбиянка!

Она выглядела так, словно оправдывалась. Еще утром инспектор Мерримен был крайне обходителен. Теперь же он вел себя высокомерно.

В пять часов Мерримен отвел ее в полицейский участок возле вокзала. Она поднималась по лестнице вместе с ним, как будто ее только что задержали. Молодые люди, стоявшие на ступеньках в ожидании задержанных или вызванных на допрос приятелей, провожали ее любопытными взглядами. В кабинете инспектора Джейн пришлось опять обо всем рассказывать: о сентябрьском нападении, об истории с анонимками. На лицах полицейских появилось именно то игривое выражение, которое Джейн и предвидела, особенно, когда она произнесла имя Лины.

Лина заехала за ней в семь вечера. Джейн быстро села в машину. Она опасалась, как бы внешний вид Лины окончательно не убедил полицейских в их пошлых предположениях. Расплакавшись, Джейн рассказала о том унизительном допросе, которому ее подвергли. Лина улыбнулась:

— Моя ты милочка! Забыла тебя предупредить. Я настолько привыкла к этому, что уже не обращаю внимания. Полицейские меня знают, так как после смерти Джуди я развернула бурную деятельность.