Я шагнул на кухню. После полумрака квартиры матовая белизна окна показалась ослепительной. Невольно зажмурившись на секунду, я снова открыл глаза – и сердце мое подпрыгнуло в груди и будто застряло где-то в области горла. Одновременно тысячи морозных иголочек защипали мою кожу. Я шумно выдохнул, и сердце опять пошло. Только теперь оно заколотилось часто-часто, словно в груди заработала швейная машинка.

На кухонном полу, покрытом светлым линолеумом, лежал труп. В этом не было никаких сомнений – об этом говорила особенная, тяжелая расслабленность позы, восковая бледность кожи и невидимая, но отчетливая аура ужаса, исходившая от неподвижного тела.

Боюсь, что первая моя фраза, отправившаяся в эфир, была нецензурной. Я слишком растерялся. Лишь потом я добавил дрогнувшим, самому мне незнакомым голосом:

– Она, кажется, убита…

Потом я присел возле трупа на корточки и внимательно осмотрел его. Малиновская лежала, неестественно вытянувшись, головой в сторону окна. Голова ее была повернута набок, и растрепавшиеся жесткие волосы полностью закрывали бледное как мел лицо. Видимо, внутреннее кровотечение было весьма обильным. Входное отверстие от пули я нашел не сразу. Малиновская и в этот трагический день отдала предпочтение темной гамме в своем наряде – небольшое пятнышко крови под левой словно окаменевшей грудью было почти незаметно на черной ткани.

Тело переворачивать я не стал и лишь потрогал застывшую шею, чтобы примерно определить время смерти. В этот момент, когда я наклонился, мне показалось, будто холодная волна воздуха прошла над полом, но я не придал этому значения.

Судя по тому, что тело убитой остыло еще незначительно, роковой выстрел прозвучал в этой квартире около часу назад. Но, конечно, я мог и ошибаться. Теперь здесь разбираться должны были судебные медики.

Я уже собирался встать, как вдруг позади меня послышался едва уловимый шорох, и взволнованный мужской голос произнес:

– Не двигаться! Иначе я выстрелю!

В этот момент в голову мою одновременно хлынули тысячи мыслей: я вспомнил заверение Чехова, что со мной ничего не случится, которое он дал утром Марине, вспомнил, что окна квартиры выходят на клумбу, а окно кухни, таким образом, в противоположную сторону, и выстрела в «Москвиче» не услышат. Но тут же сообразил, что на мне микрофон и выстрел услышат даже очень хорошо, и обрадовался этому обстоятельству. Потом понял, что радоваться тут особенно нечему, зато можно надеяться, что теперь Чехов придет мне на помощь – ведь он слышал слова незнакомца, – если, конечно, успеет.

Дальше я поразмышлял об этом незнакомце и пришел к выводу, что голос его мне кого-то напоминает. И не кого-то, а Заболоцкого, любовника покойной. Мне стало смешно, что эту простую вещь я понял не сразу, но смех так и застрял в горле, потому что дальше я представил, куда этот тип может выстрелить. Мне хотелось, чтобы он стрелял в защищенное бронежилетом место, но интуиция подсказывала, что с такого расстояния он может попытаться попасть в затылок – просто для того, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной. В общем, за какие-то пятьдесят секунд я передумал столько, что заболела голова. Вдобавок я находился в очень неудобной позе и боялся пошевелиться. Чувствовал я себя очень глупо.

Между тем Заболоцкий медлил. То ли он наслаждался моим беспомощным положением, то ли тоже боролся с потоком нахлынувших мыслей. Пожалуй, ему было о чем подумать. Денек у него выдался тоже нелегкий.

Проклятое любопытство вытеснило постепенно из моей головы другие чувства. Мне стало интересно, зачем этот тип вернулся в квартиру. В том, что труп своей любимой он видит не впервые, сомнений никаких не было. Мне ужасно хотелось его об этом спросить, но я все еще побаивался и решил отложить пресс-конференцию до появления Чехова. Но мой товарищ тоже не торопился, и я начинал понимать, что влип. Эта мысль придала мне сил, и я довольно сердито спросил:

– И долго будем так стоять? Мне здесь холодно и не слишком удобно. Решай что-нибудь!

Заболоцкий словно очнулся.

– Ладно, – сказал он со вздохом. – Медленно положите руки на затылок и медленно вставайте. Не оглядывайтесь.

Я выполнил его условия. При этом меня волновал один вопрос – заметил ли Заболоцкий на мне бронежилет или нет.

– Отойдите в угол, – уже окрепшим голосом распорядился он. – Станьте лицом к стене.

Я уткнулся мордой в угол, как напроказивший школьник, и предался мрачным раздумьям. Момент, удобный для последней попытки изменить ситуацию, я уже упустил. Бросаться отсюда на человека, вооруженного пистолетом, было бессмысленно. Какой бы он ни был стрелок, шансов у меня практически не было. Надо было думать раньше. Похоже, авантюрная жилка во мне начинала отмирать.

Между тем Заболоцкий мягким кошачьим шагом вошел в кухню и присел на стул возле обеденного стола. Я слышал треск передвигаемого стула и его скрип под тяжестью грузного тела. А потом Заболоцкий крайне усталым голосом произнес:

– О господи! Что за неудачный сегодня день! – И звякнул стеклом.

Послышался звук наливаемой жидкости и затем громкие глотки измученного жаждой человека.

– Не забыть протереть потом все отпечатки! – заботливо проговорил Заболоцкий. – Следовало, наверное, надеть хирургические перчатки, чтобы не отвлекаться по мелочам, как вы думаете, Ладыгин?

Я не ответил – мне было наплевать на его заботы.

– Ну что ж, мистер Проныра! – опять вздохнул Заболоцкий. – Вы все-таки загнали меня в тупик! И сами туда влезли… Как говорится, не рой другому яму. Вы, конечно, догадываетесь, что из тупика существует только один выход? Я это понимаю как выход для одного. Не подумайте, что я как-то особенно кровожаден, но вам отсюда уже не выбраться!

И опять я промолчал. Можно было, конечно, попробовать отшутиться, но я подозревал, что у этого медицинского светила напрочь отсутствует чувство юмора.

– Как вы осложняете жизнь всем вокруг, Ладыгин! – вдруг с величайшей досадой произнес Заболоцкий. – Вы думаете, мне доставляет удовольствие стрелять из пистолетика? Прятать трупы? Да у меня даже на вас рука не поднимается, хотя я и ненавижу вас всей душой!

– Так, может, разойдемся, пока не поздно? – предложил я.

– Ну нет, Ладыгин! – проговорил Заболоцкий с величайшей важностью. – Точка возврата пройдена! Вы немного заигрались, и теперь нужно платить по счетам… Обидно, что придется убрать не только вас, но и вашу подругу…

– Подругу-то зачем? – зло спросил я.

– Вы же собирались вдвоем сорвать куш, не так ли? – язвительно сказал Заболоцкий. – Вы же партнеры, как говорится… Конечно, она пока не знает обо мне, но может подозревать, и это будет для меня источником вечного беспокойства… И вообще, Ладыгин, – сказал он вдруг с неподдельной горечью, – вы это заслужили! Из-за вас я вынужден был убить ту, которая была, может быть, мне дороже всего! И, как выяснилось, совершенно напрасно! Каким образом вы пронюхали, где скрывалась Юлия Дмитриевна?