Самолет опять лег на крыло. Олеся вздрогнула и вздохнула во сне. Карен приоткрыл глаза и искоса взглянул на нее. Его жена была в полном порядке. Он может быть доволен: воздушная, с разметавшимися волосами, в изумительно сидящих на ней новых брюках. Его жена… Карен наклонился к ней. Теплое дыхание нежно коснулось его щеки.

— Леся, — тихонько позвал он.

— Ты сам приказал мне спать, — пробормотала она. — Вот я и сплю. Зачем ты меня будишь?

— Прости, пожалуйста, я только хотел сказать, что ты невыразимо хороша. Больше не буду, — пообещал Карен и крепко стиснул ее руки коленями.

— Болтун! — удовлетворенно проворчала Олеся.

Самолет стремительно набирал высоту.

Неправдоподобно синее небо над Венецией. Крики гондольеров под окнами и не ослабевающая даже к ночи жара. Первые дни Олеся еще двигалась с трудом, быстро уставала, и приходилось либо возвращаться в гостиницу, либо пережидать где-нибудь в тенечке, пока она отдохнет. И вечером она засыпала рано, едва добредала до номера. Но Карен с удовольствием отметил, что таблетки на тумбочке остались нетронутыми с самого дня приезда, по комнатам носится запах новых духов, а на креслах постоянно валяются непрерывно меняющиеся цветные тряпки. Отец писал, что у них все в порядке, и они уезжают во Флориду. Казалось, Олеся совсем перестала интересоваться любимым вином, но через неделю, когда она, очевидно, начала меньше утомляться, Карен, зайдя вечером в спальню, увидел на ковре пустую бутылку.

— Леся, пойди, пожалуйста, сюда, — позвал юный муж, стараясь сохранить самообладание.

Олеся вошла, безмятежно улыбаясь. Ее настроение тоже показалось ему неестественным.

— Ты можешь объяснить, что это такое? — и он кивнул на бутылку.

— Горничная забыла убрать, — безмятежно ответила Олеся.

— Ах, вот как, забыла убрать горничная! — медленно накаляясь, повторил вслед за ней Карен. — А откуда здесь посудина? И что там было?

— Очень легкое вино, — с давно забытой мелодичностью пропела Олеся. — Можешь посмотреть на этикетку. Я не помню, какое. Не сердись!

И она потянулась к нему. В любом ином случае Карен сразу рванулся бы к ней, но не сегодня.

— Хорошо, — мрачно бросил он, садясь в кресло. — Значит, ты опять взялась за свое! А откуда дома появлялись эти бесконечные бутылки?

Олеся поправила волосы.

— Ты разве до сих пор не догадался?

— Нет, — ожесточенно ответил Карен. — Ни я, ни отец.

— Подумаешь, загадка! — Олеся наморщила нос. — В конце концов, не все ли тебе равно?

— Нет, мне не все равно! — закричал, срываясь, Карен и с силой запустил какую-то книгу в тумбочку.

Жалобно звякнули флакончики Олеси. От неожиданности она вздрогнула, но не испугалась.

— Если бы мне было все равно, — в ярости продолжал Карен, — я бы давно бросил тебя ко всем чертям с твоими вечными любовниками, истериками, пьянками и трагедиями! Если бы мне было все равно, я бы не вытягивал бы несколько месяцев из депрессии, в которую ты впала по милости своей несравненной подруги! Недаром я ее всегда не переносил!

— Это грех, Карен, — в смятении прошептала Олеся. — Ее уже нет…

Карен тотчас пожалел о сказанном, но сдерживаться больше не мог. Ах, значит, его слова — грех?! А пить — не грех? А аборт — не грех?!

— Ну, пусть я возьму грех на душу! — окончательно остервенился он. — Бог мне должен его простить за мою любовь к тебе, если ты до сих пор о ней не догадываешься! И я даже не знаю, что я с тобой сделаю, Леся, я просто за себя не ручаюсь, если ты не прекратишь без конца опустошать бутылку за бутылкой!

Теперь жена действительно присмирела. Она хорошо представляла, на что способен Карен в ярости, поэтому с опаской поглядывая на него, отступила к двери. Но Джангиров, сразу заметив маневры, вскочил и встал в дверях.

— Ты не выйдешь отсюда, пока не скажешь, кто приносил тебе дома вино!

— Ну, если ты так настаиваешь… — робко начала Олеся.

— Я требую! — крикнул Карен. — Слышишь, я требую, и немедленно!

— Левон, — просто ответила она.

Карен ошеломленно открыл рот.

— Что? — недоуменно спросил он. — Повтори, что ты сказала?

— Я сказала: Левон.

— Нет, Леся, это невозможно… — растерянно пробормотал Карен. — Зачем ты лжешь мне?

Он прекрасно видел, что она не лжет.

— Я говорю правду, — пробубнила Олеся. — И Дуся теперь тоже в курсе. Только она побоялась выдавать Левона отцу и объяснила, что никак не может дознаться.

Карен снова опустился в кресло.

— Леся, — устало сказал он, — что ты со мной делаешь! Зачем ты втянула в эту историю ребенка? Ведь узнает отец…

— Ну и что? — с вызовом спросила Олеся. — Он снова будет тебя оттаскивать от меня собственными методами?

Карен недобро посмотрел на нее.

— В общем, так, — сказал он, и в его голосе зазвучали металлические нотки Джангировых. — С этой минуты ты забываешь про Левона. Никто больше ничего не выясняет и ни о чем не узнает. Но главное то, что с сегодняшнего дня ты больше не прикасаешься ни к водке, ни к вину. Ни под каким видом. Иначе… — он угрожающе замолчал.

Олеся, надменно закинув назад голову, ждала окончания.

— Иначе, — повторил он, мельком глянув в ее сторону, и голос его стал глухим и бесстрастным. — Иначе нам в самом деле придется разойтись.

Он никогда не смог бы с ней расстаться, ни под каким видом. Он лучше согласился бы ее лечить, возить по врачам, мучиться и падать от усталости, но только чтобы она была рядом, всегда, всюду, Леся, любимая… Но он хорошо знал, что этот дьявольский характер, с виду такой пластилиново-послушный и шелково-податливый, ничем не пронять, кроме жесткой, даже жестокой силы. И испугать ее можно только одним. И Олеся действительно испугалась, хотя для вида сдалась не сразу.

— Ты просто пугаешь меня, — неуверенно сказала она. — Но я постараюсь…

— Не "постараюсь", а "больше никогда не буду, Карен!" — отчеканил молодой муж и взял в ладони ее лицо. — Повторяй за мной: "Я! Больше! Никогда! Не буду!" И не брыкайся!

— Пусти сейчас же! — прошипела Олеся. — Я плохо себя чувствую!

— Не ври! Ты прекрасно себя чувствуешь, если пьешь бутылку за бутылкой! И как я ничего не заметил?! Ты хитрая, Леся, изворотливая, раз тебе удается обмануть даже меня! Но это в последний раз! Больше ни на что не надейся! Ну-ка, постой!.. — он на мгновение отпустил ее и с мастерски сыгранным вниманием пристально уставился куда-то в угол за ее спиной. — Что там такое? — тихо, угрожающе сказал он. — Неужели опять вино?..

Олеся с удивлением обернулась. Там ничего не могло быть. Но сопротивляться она перестала, в недоумении рассматривая комнату.