– Что ты ей ночью сказал, сволочь?

– Ничего я не говорил, – Иванов был бледен, отчего синяк под глазом казался черным.

– Ты последний ее видел! Я тебя, гад, в тюрьму засажу!

На них начали оглядываться.

– Тише ты! Заткнись! – огрызнулся Иванов. – Я как лучше хотел. Мы нормально расстались.

– Ты к ней в постель пытался залезть? Лапал?

– Да ничего я не делал! – Иванов дернулся, скинул с плеча его руку.

– Почему она тогда отравилась?

– А я откуда знаю? Ты сам во всем виноват! Нечего перекладывать с больной головы на здоровую! Это ты ее довел до самоубийства!

– Врешь! Ты был здесь последним! Что было?

– Да, ничего. Говорили.

– Сколько?

– Минут десять.

– О чем?

– Я просто сказал, что никто ее не уволит, что я сам буду делать все, что она скажет. Вместо Паши буду. Вот и все.

– И полез к ней в постель?

– Да я просто сказал! Подумаешь, подкатиться к свободной бабе! Тоже мне, криминал! Да я даже жениться на ней был готов!

– Только она не захотела. Лучше уж на тот свет…

– Да не из-за меня она! Не из-за меня! Здесь была записка! Где записка?!

– Где надо.

– Ты ее в карман сунул! Я видел! Да ее совесть замучила! Это она Пашу убила! Она! Все знают!

– Заткнись.

– Кто убил Пашу? – спросила вдруг осевшим голосом очнувшаяся Серебрякова.

В холле повисла пауза. Тишина была, что называется, мертвой. Иванов облизнул губы и сказал:

– Да, она пошла на балкон, чтобы послушать, как Валера будет Пашу ломать. Я просто хотел, чтобы она узнала, что Паша бабами не дорожит. Даже такими порядочными.

– Но ты же ничего не видел?

– Костя видел.

– Костя, ты видел, как Оля толкнула Павла? – и Серебрякова напряглась.

– Какая разница, кто толкнул?

– Как же так, Костя? Это не может быть Оля!

– Она. – Манцев отхлебнул из стакана остывший чай и виновато сказал: – Извините. В горле. Пересохло. Да, я все слышал. Я на диване лежал, когда они заспорили: Валера и Паша Сергеев. Потом Валера Пашу все-таки уломал.

Они заговорили в другом тоне. Мириться начали. Он… То есть Паша, все никак не мог протрезветь. Начал вдруг к Валере лезть, обниматься, другом называть. Мы, мол, такие дела вместе будем делать… – и Манцев внезапно замолчал.

– Продолжай, – сдавленно сказала Серебрякова.

– Ольга все это слышала. Пряталась в мансарде, в летней комнате. Потом Валера начал Пашу убеждать, что с Ольгой тот далеко не уедет. Еще сказал: «Такому, как ты, порядочные девушки не нужны. Только обуза». А Паша сказал: «Зато знаешь, какая она страстная? Тебе так ни одна баба не дает». Ну и всякое там прибавил, чего мужики обычно друг другу говорят. Наедине. Я, извините, повторять не буду.

– А ты лежал и слушал, как они Ольгу обсуждают? – спросил Алексей. – И знал, что она тоже все это слышит?

– А что мне было, туда, что ли, бежать? – обозлился Манцев. – Я же не знал, что она такая психованная! Когда Валера начал по лестнице спускаться, она, как фурия, выскочила из-за двери. И кинулась на Пашу. Паша сначала испугался, а потом начал смеяться, я же говорю, что он был пьяный! И говорит: «Хорошо, что ты все слышала, ты у нас гордая, сцен устраивать не будешь. Расстанемся по-хорошему. Спасибо за доставленное удовольствие. Причем бесплатное». Тут Ольга ударила его по щеке. А он еще больше начал смеяться. Я, говорит, люблю таких горячих девочек. И она вдруг разозлилась и изо всех сил толкнула его в грудь. А какая бы не удержалась? Паша потерял равновесие и свалился с балкона. Он и так едва на ногах держался. Она не хотела его убивать. В последний момент даже пыталась удержать, схватилась за рубашку. Я слышал, как ткань затрещала. И если бы он не попал случайно виском на этот угол, ничего бы не было. Видно, Бог шельму метит. Ольга испугалась, когда Паша упал, и кинулась к перилам. А тут и Валера спустился. Когда он увидел, что я с дивана поднимаюсь, тоже испугался. Потом Саша и Эльза из боковой комнаты выскочили, Валера сразу закричал: «Это не я, это не я! Костя, скажи, что это не я!» А я сказал, что ничего не слышал и не видел до того момента, как он, то есть Валера, к телу подошел.

– И? – спросил Алексей.

– А все. Валера только сказал: «Все равно вы ничего не докажете». И ушел к себе в люкс. Мы Эльзу спать отправили, а сами с Сашей посидели, подумали, и решили это дело до утра оставить. Мол, на свежую голову все само как-нибудь решится. А Паша не дышал, это точно. Мы проверили. Я ушел к себе, Саша к себе, ну и все.

– Зачем же ты мне сказал, что это Валера его убил? – подала, наконец, голос Серебрякова.

– Ну, вы же знаете, как я к Ольге относился? Ирина Сергеевна! Не мог же я предать любимую девушку?

– Врешь! – закричал Алексей.

– Да вы-то откуда знаете! – голосом человека, оскорбленного в лучших своих чувствах, сказал Манцев.

– Ты на Нору глаз положил! Причем давно!

– Ну и фантазия у вас, господин Леонидов! Да все знают, как я за Ольгой ухаживал! Нора! Даже смешно! Да мы были едва знакомы!

Алексей с обидой посмотрел на Серебрякову: неужели поверит? В холле повисло недоброе молчание.

– Ты записочку-то верни, – сказал Саша Иванов. – А то нехорошо получается.

Он достал из кармана записку. Красивым женским почерком там было написано следующее: «Это я убила. Жить с этим больше не могу. Прощайте. Ольга». А кого убила? Эх, Оля, Оля!

– На, подавись, – сказал он Иванову.

– Вот так-то по-честному, – вздохнул тот, взяв протянутый листок бумаги. – Надо на место вернуть. И не я: общество требует. Как, Ирина Сергеевна?

Та молча кивнула. Иванов пошел в Ольгин номер.

– Я позвоню Норе, – устало сказала Серебрякова. – Надо сказать, что мы задержимся. И выяснить: как там и что? Где мой телефон?

Манцев поспешно кинулся за мобильником, лежащим на углу стола.

«Спешит, выслуживается, – с неприязнью подумал Алексей. – И уже в белых перчатках! Подумать только, какие мы благородные! Не хотели выдавать любимую девушку! А хотели, чтобы во всем подозревали злого управляющего!».

Серебрякова долго и тихо разговаривала по мобильному телефону, остальные напряженно вслушивались. Когда она, наконец, отключила сотовый, раздался высокий женский голос:

– Господи, ну сколько можно! Когда же мы отсюда уедем?! Я домой хочу, понимаете, домой! Детей опять в номерах заперли! Ну сколько можно?

К Юлии Николаевне тут же бросились Корсакова и Наташа Акимцева. «Водички, водички попейте…»