на одно колено. Он взял протянутую ею руку и, склонившись, прижался к ней лбом. Жест вышел удивительно трогательным и совершенно не протокольным. Свободная рука Милонеги тут же привычно зарылась в волосы сына, как раз в том месте, где чужеродно выделялась белая прядь. Я бросила быстрый взгляд на Милонегу. На ее лбу пролегла складка. Видно, эта прядь каждый раз отбрасывала ее мысли в тот страшный день, когда ей вернули изувеченного ребенка.

Мгновение распалось, Миролюб вскинул голову и снова улыбнулся. Потом оглядел нашу компанию, так, словно, войдя в комнату, заметил только мать, и вопросительно приподнял брови:

– А где Злата?

– В своих покоях. Она к обеду не выйдет, пусть отдыхает, – сказала Милонега, и тут я окончательно почувствовала себя в гостях и поняла, что Добронега непременно должна почувствовать это тоже. Мы в чужом доме, в чужом городе, и здесь придется жить по чужим правилам.

Миролюб легко встал, оглянулся на накрытый стол, ловко подцепил какую-то ягоду с большого блюда и, подбросив ее в воздух, поймал ртом.

– Пойду к ней схожу. – Он направился к двери.

Я с удивлением следила за ним, пытаясь осознать, что я только что увидела. Все-таки тот Миролюб, который приезжал в Свирь, и этот, домашний, расслабленный, были двумя абсолютно разными людьми.

– Обед ведь уже подали! – крикнула вслед Милонега.

– Вернусь еще до прихода князя, – раздалось из соседней комнаты.

– Красивый у меня сын вырос, – вдруг сказала Милонега и посмотрела на меня.

– Очень, – подтвердила я очевидный факт.

– Люб он тебе? – будто невзначай спросила Милонега.

Я почувствовала, что уши начинают гореть и от них жар распространяется по щекам. Что я могла ответить на это? С какой целью устраивался этот допрос? И уместно ли здесь признаваться в своей симпатии к мужчине?

– Ну, что ты молчишь? – спросила Милонега, глядя на меня вроде бы с улыбкой, но так, что мне немедленно захотелось тоже пойти проведать Злату.

– Люб, – пробормотала я, едва не подавившись этим коротким словом.

– Это хорошо, коли люб, – закончила Милонега и вдруг хлопнула в ладоши.

Тут же в комнату вошла молодая девушка. Княгиня приказала ей разлить напитки и повела рукой, приглашая нас к столу.

Я вскочила с лавки, Добронега степенно встала, однако к столу ни она, ни я не пошли. Я – потому что Добронега осталась стоять на месте, а она – по неведомой мне причине. Тут как раз вернулся Миролюб и смущенно пояснил:

– Не успел.

Вслед за ним в комнату вошел князь. Только тут я поняла, что каким-то образом Добронега уловила приближение князя, потому и не спешила к столу, ожидая появление хозяина дома.

Единственным человеком в этой комнате, рядом с которым мне хотелось бы сидеть за столом, была Добронега. Я очень надеялась, что меня не посадят между ней и кем-то еще. Мне даже не хотелось сейчас сидеть с Миролюбом, потому что вопрос о том, люб он мне или не люб, до сих пор заставлял нервно ежиться. Впервые в жизни я чувствовала себя так, будто нахожусь под микроскопом, и если раньше казалось, что неуютнее всего мне в обществе князя, то сейчас его супруга дала ему огромную фору в моих глазах.

К счастью, нас рассадили так, что я оказалась самой крайней. Рядом со мной сидела Добронега, рядом с ней Милонега, за Милонегой князь, а Миролюб – по правую руку от князя. Я ожидала, что за столом будет неловкая тишина, но Милонега завела разговор о Свири, стала рассказывать о свирских псах, которые все никак не приживаются в Каменице, точно напасть какая с ними происходит, и что дольше всех прожил ее любимец по имени Волчок. Разговор, на мой взгляд, был нелепым, однако в нем приняли участие все, кроме меня. Миролюб даже продемонстрировал запястье, где был виден уже поблекший след внушительных зубов – память, которую оставил после себя покойный Волчок. Я чувствовала себя до жути неловко и изо всех сил надеялась, что в будущем мне удастся избегать подобных трапез. В конце концов, скажусь больной. Я тоже дорогу перенесла, тоже могу зачихать и закашлять.

Когда держать лицо стало совсем невыносимо, я попыталась поймать взгляд Миролюба, которого, как назло, было плохо видно из-за князя. В какой-то момент он точно почувствовал мои метания и, выпрямившись, посмотрел на меня поверх сидевших между нами, вопросительно приподняв брови. Я отклонилась чуть назад, чтобы он меня видел, и скорчила жалобную мину. Мне очень хотелось уйти. Миролюб в ответ изобразил что-то среднее между сожалением и извинением, из чего я сделала вывод, что протокол есть протокол и обед придется высидеть до конца. Что при этом имел в виду сам Миролюб, оставалось загадкой. Единственным, что скрасило этот обед, были безумно вкусные пирожки, блюдо с которыми стояло как раз рядом со мной. Не знаю, что подумала Милонега, но ела я исключительно их, несмотря на попытки сновавших туда-сюда девочек подсунуть мне то утиную ножку, то запеченную щуку.

Наконец пытка обедом закончилась, Милонега извинилась и, опершись на руку сына, отправилась отдыхать. Ситуация не слишком улучшилась, поскольку князь, повернувшись, задержался долгим взглядом на Добронеге, и я сразу почувствовала себя лишней.

– Нога ее все время беспокоит. Коли бы ты оказала милость и потолковала с лекарем… – учтиво начал князь, на что Добронега быстро кивнула и стремительно встала, так, точно прямо сейчас готова была бежать встречаться с лекарем. – Да после. И то коли ее уговорить сумеем, – улыбнулся князь, однако тоже встал.

Чувствуя себя неловко, я встала вслед за ними.

– Пойдем, я тебе нашу псарню покажу, – неожиданно произнес князь.

Я, затаив дыхание, ждала, что Добронега сейчас непременно придумает какую-нибудь отговорку, чтобы не идти с ним, а потом поняла, что князь протягивает руку не ей, а мне.

– Мне? – неловко произнесла я, на что князь расхохотался и словно даже помолодел.

– Смешная, – проговорил он. – Ну, конечно, тебе. Ты же у нас псов любишь.

Я сглотнула, поняв, что сейчас мне придет конец.

– Добронега, коль хочешь, можешь с нами пойти, – улыбнулся Любим и направился к выходу.

На негнущихся ногах я пошла рука об руку с князем. Естественно, он приглашал Добронегу! И это был самый лучший способ, который он мог изобрести: я отказаться не могу, а она будет вынуждена пойти с нами. Я непременно восхитилась бы его находчивостью, если бы мне не грозила вполне реальная опасность от встречи со сворой злобных псов, к которым испытывала непонятную мне слабость покойная Всемила.

В дверях я оглянулась на Добронегу, ожидая поддержки, но мать Радима была занята своими мыслями и если и волновалась, то не о предстоящей встрече с псами. Конечно! Она-то думала, что Всемила умеет с ними обращаться.

Когда каждый ведет двойную игру,На ходу изменяя правила,Я порой забываю, что тоже вру,Изворачиваюсь, утаиваю.Ложь от близких людей больнее в сто крат,Как заботой себя не оправдывай.И нелепо считать, кто сильней виноват, –Жизнь счета всем предъявит равные.

Глава 20

Пройдя какими-то комнатами, мы вышли на крыльцо, и я поняла, что это уже третий выход из дома. Он вел не в сад, а во двор, окруженный хозяйственными постройками. Я шла с князем, слыша позади себя шаги Добронеги, и надеялась, что ему все же не придет в голову запустить меня в вольер с собаками. А еще лихорадочно пыталась вспомнить, как с собаками обращались в Свири. Мой опыт ограничивался общением с Серым. Способ Альгидраса точно не подходил, потому что он попросту приближался к этим зверюгам и начинал разговаривать с ними по-хвански. По-хвански я не знала ни слова и собак боялась до икоты.

К счастью, не успели мы пересечь двор, как позади послышался топот и с крыльца сбежал Миролюб. Вид у него был до безобразия жизнерадостный. Князь оглянулся на него, сначала было нахмурился, но потом улыбнулся, выпустил мою руку и объявил, что мы идем смотреть псов. Миролюб кивнул, поравнялся с нами и зашагал рядом. И мне тотчас же стало намного спокойнее.

Как выяснилось, опасалась я напрасно. Мы вышли к большому вольеру, в котором бегали четыре собаки, похожие на тех, что жили в Свири. Однако, как мне показалось, они были мельче, о чем я и шепнула Миролюбу.

– Да, это полукровные, – согласился он и указал на одну из них: – Видишь, и в холке ниже, и шерсть не так лежит.

Я кивнула с умным видом,