Закончив творить заклятье, я говорю Темному духу, продолжающему повторять мое имя:

– Уходи! Тебя здесь не ждут. Тебя никто не вызывал. И не приказывал тебе явиться. Возвращайся туда, откуда пришел!

Его голос превращается в громкое шипение. Затем фигура размывается и исчезает. Священный круг снова пуст. Я поворачиваюсь к нему спиной и вижу, что на меня смотрит граф Винчестер, и в глазах его стоят слезы.

Брэм понимает, что меры, которые он принимает против зимней погоды, никуда не годятся, когда утром видит на полу своей комнаты снег. Ветер выдул тряпки и газеты, которыми он заткнул дыры в крыше, и снежные хлопья падали в них всю ночь. Брэм вылезает из постели; в комнате царит полумрак, так как день только-только занялся. Он спит одетый, натянув на голову вязаную шапку и надев на ноги две пары носков, чтобы от ночного холода не немели пальцы. Но едва встав, он тут же надевает пальто. Потерев руки одна о другую, чтобы согреть их, он ищет спички, потом, наклонившись, зажигает фитиль керосинки. Керосина осталось мало, и он старается, как может, растянуть его подольше. Денег от гонорара за портрет Шарлотты хватит ненадолго, но на конец недели у него, к счастью, намечена встреча с еще одной клиенткой. Дочери-двойняшки некой миссис Уайлдинг хотят быть написанными вместе, дабы подарить этот общий портрет на день рождения своему отцу. Брэм и клиентка уже договорились о цене, и он будет писать портрет двойняшек у них дома.

По крайней мере, там мне будет тепло, – думает он, – пусть даже придется таскаться через весь Лондон четыре раза в неделю, пока я не закончу этот портрет.

Он протягивает руку и дотрагивается до холста. На ощупь краски все еще липки. В выстуженной морозами комнате с воздухом не только холодным, но и сырым от горящей керосинки работать с масляными красками нелегко. Из-за пропитывающей воздух влаги они очень долго сохнут, так что Брэму приходится ждать по многу часов, а иногда и по нескольку дней, прежде чем начать очередной сеанс. Из-за низких температур краски в тюбиках почти полностью застывают, и их трудно смешивать, но тут выручает керосинка. Брэм пишет Лилит, используя ограниченную палитру красок темных цветов. Эффект от такого разительный. И от портрета веет тайной.

Мысль о том, что он может ее больше не увидеть, что может настать время, когда она исчезнет из его жизни, причиняет ему настоящую физическую боль.

Его раздумья прерывают шаги на лестнице. Раздается стук в дверь, и в комнату, не дожидаясь приглашения, входит Гудрун. В зубах у нее сигарета, а в руках поднос с двумя чашками кофе. Брэм берет одну из чашек, с благодарностью обхватывает ее руками и чувствует: в кофе добавлено бренди.

– Я слышала, как ты здесь топочешь, – говорит Гудрун. – Ощущение такое, будто надо мной живет слон.

– Я тебя разбудил? Прости.

Она качает головой.

– Разве можно спать в такой холод? Ведь можно и не проснуться. – Она неторопливо подходит к мольберту. – А, твоя liebeling[4]. Она получилась очень хорошо, Художник. В самом деле, очень хорошо. Наконец-то ты нашел свою музу.

– Думаю, она позволит мне написать себя только один раз.

– Жаль. Она явно пробуждает в тебе талант. Стало быть, ты еще не уложил ее в узкую кроватку. – Гудрун бросает на него откровенный взгляд, и он, к своей досаде, чувствует, что заливается краской.

– По-моему, это не твое дело.

– Не будь ханжой. В этом доме каждому есть дело до всех остальных.

– А что, если я предпочитаю держать некоторые вещи в тайне?

– Зачем? – Она явно озадачена. – Неужели ты воображаешь, будто твоя сексуальная жизнь устроена не так, как у других? Что, по-твоему, Мэнган делает со мной, когда ты слышишь, как он вопит по ночам? И что он делает с Джейн в те дни, когда она не против? Думаешь, почему в этом доме полно детей? – Продолжая курить, она складывает руки на груди и вздыхает. – Вы, англичане, слишком волнуетесь из-за секса. Сколько еще времени ты собираешься мучиться из-за Красотки? Чего ты ждешь? Ведь она никогда не выйдет за тебя замуж.

Брэм хмурится и, опустив взгляд, рассматривает свои ботинки.

– Неужели ты действительно вообразил себе такое? – без обиняков спрашивает Гудрун. – Мой бог, Художник, неужели ты и впрямь думаешь, будто это возможно? Леди Лилит, дочь герцога, у которой есть куча денег, стоит ей только пожелать, может выйти замуж за принца… но согласится выйти замуж за тебя? – Раздается смех. – Леди хоть разорвала помолвку с красавчиком виконтом? Что-то я ничего не видела об этом в газетах.

– Если ты пришла только затем, чтобы поиздеваться, то забирай свой мерзкий кофе и уходи.

– О, я задела твои чувства. Прости меня, Художник. Я становлюсь циничной. В самом деле, почему бы ей не выйти за тебя? Ведь в твоей комнате так много места. За вашими прекрасными детьми сможет присматривать Джейн. И Мэнган тоже не станет возражать, хотя он, разумеется, захочет разделить ее с тобой. Как ты думаешь, Красотке это понравится? Некоторые высокородные дамы находят этого буяна интересным. Возможно, она ничем не отличается от них.

Брэму никогда в жизни не хотелось ударить женщину, но сейчас у него чешутся руки.

– Убирайся, – говорит он.

Гудрун пожимает плечами, роняет окурок сигареты на пол и давит его каблуком.

– Я уйду, – заявляет она, – и оставлю тебя с твоей мечтой о любви в идеальном мире. – Гудрук на миг замолкает, лениво проходя мимо него. – Только не жди слишком долго, насладись ею поскорее, иначе упустишь свой шанс. Ибо придет день, когда она больше не постучит в твою дверь, выйдет замуж за какого-нибудь аристократа с большим домом и громким титулом. Однако, как считаете вы, англичане, с вашим вечным оптимизмом, нет худа без добра. Художник создает лучшие произведения, когда у него разбито сердце. Вот увидишь.

* * *

Рождество в доме на площади Фицрой было тоскливым. Отсутствие отца чувствовалось особенно остро из-за того, что мы помнили другие, счастливые времена. Несмотря ни на что, мне удалось уговорить Фредди остаться в Рэднор-холле, так что праздник мы отмечали вдвоем: мама и я. Мы вместе сели за рождественский обед, хотя ни у меня, ни у нее не было ни малейшего аппетита. Однако ради слуг мы соблюли все традиции, которых в доме придерживались всегда, хотя и не в полной мере, поскольку мы по-прежнему были в трауре. Мама не хотела участвовать ни в чем, но я убедила ее, что хорошую работу наших слуг все-таки надо поощрить, и она, как это бывает со всем ее поколением, откликнулась на призыв выполнить свой долг. Когда пришел канун Рождества, она встала в вестибюле под изысканно украшенной елкой и вручила всем слугам небольшие подарки. В полночь мы вместе посетили богослужение в церкви Святого Варфоломея на Стрэнде. Один раз я даже уговорила ее подойти к входной двери, чтобы послушать колядки. Однако и она, и я знали, что все это вовсе не отражает ее настроения, и мы обе почувствовали облегчение, когда празднества закончились, елочные украшения были убраны и жизнь в доме вернулась в свое обычное русло.