Она не умирала.

Какого хрена?

Еще одна гаражная дверь с грохотом поднялась, и Лилли подпрыгнула на стуле.

Она услышала хриплый голос Боба, несколько приглушенных ругательств, треск изоленты, сорванной с его губ, молитву, звуки борьбы, снова молитву, а затем… опять тишину. Шаги. Шум закрываемой двери.

Потом шаги убийц донеслись из коридора.

В следующую минуту подземные гаражи окутало тишиной.

Лилли едва справлялась со страхом. Тишина была невыносимой. Это была тяжелая, вездесущая, первобытная тишина – тишина гробницы, – и Лилли начала паниковать. Может, все это лишь кажется ей в предсмертной агонии? Может, Томми и Боб уже мертвы? Может, и она тоже мертва и мозг просто обманывает ее, как он порой обманывает многих жертв, которые считают, что с ними все в порядке, хотя их кишки уже вываливаются наружу?

Стараясь дышать как можно ровнее и обуздать эмоции, Лилли вдруг услышала новый звук, который донесся из-за стены, отделявшей ее от Боба.

Сперва ей показалось, что это просто звук падения Боба – глухой стук и металлический лязг подкосившихся ножек стула. Затем она поняла, что шум не стих: казалось, что-то тащили по полу гаража. Боб двигался. Все еще сидя на стуле, он подталкивал себя к двери.

Что за чертовщина? Лилли сильнее задергала руками, почувствовала влагу у себя на ладонях и решила, что это кровь из ссадин, которые образовались на запястьях от попыток высвободиться из пут. Собственная кровь сыграла роль маслянистой смазки, и одна рука начала медленно выскальзывать из-под провода. Лилли двигала ей все активнее, пока не вздрогнула от резкого, металлического скрипа.

Звук донесся из камеры Боба и мгновенно вернул Лилли к реальности.

– Боб?! – крикнула она.

– Иду, мать твою!

Хриплый, пропитой голос – едва слышимый за толстыми каменными стенами и стальными дверями – проник прямо к ней в душу. Лилли не спала, все это не было галлюцинацией. Она на самом деле слышала скрипучий, ворчливый, немного сиплый голос Боба из-за стены.

– Не беги вперед паровоза! – велел ей этот приглушенный голос.

– Поспеши!

Лилли высвободила одну руку из пут. Запястье было сильно изрезано от долгих попыток вырваться, кровь струилась по ладоням и по пальцам. Лилли услышала, как дверь соседнего гаража открылась, скрипнув ржавыми петлями, а вслед за этим из коридора донеслись шаркающие шаги.

Она наклонилась и попыталась достать до веревки, которой ее ноги были привязаны к стулу, но сделать это было невозможно, не высвободив второй руки.

– Боб, что происходит? Что ты делаешь?

– Спасаю пацана!

Голос донесся с другой стороны, после чего вторая гаражная дверь с шумом поднялась, окислившиеся направляющие задребезжали. Сердце Лилли забилось быстрее. Она услышала голос Томми Дюпре – слава Богу, слава Богу – и попыталась подтолкнуть свой стул к двери.

В следующую секунду в камере раздался металлический лязг – дверь раскрылась.

– Господи, что они с тобой сделали? – воскликнул Боб, ворвавшись в бокс. Томми шел за ним по пятам. – Черт, да тебе нужен жгут!

– Пустяки, я сама виновата – так отчаянно пыталась вырваться. – Лилли держала руку на весу, кровь медленно сворачивалась у нее на коже. – Боб, отвяжи меня.

Он опустился на колени, вытащил перочинный нож и разрезал пластиковые путы у нее на запястье и на ногах.

Лилли потерла затекшие руки и посмотрела на Томми.

– Ты в порядке?

Он кивнул, видимо, до сих пор пребывая в шоке. Его лицо было бело как мел.

– По-моему, да. Что они с нами сделали?

– Не знаю, Томми.

Мальчишка нахмурился.

– Разве те штуки, которыми они нас кормили, не были отравлены?

– Хороший вопрос, – Лилли взглянула на Боба. – Что произошло?

Боб уже подошел к стопке шин в противоположном углу гаража. Он быстро пошарил среди тряпья, скомканных оберток от конфет и пустых коробок из-под патронов.

– Эти мерзавцы забрали наши пушки, – проворчал он. – Теперь у них все огнестрельное оружие города.

– Боб, ты слышал, что я сказала? – Лилли встала со стула. Комната до сих пор вращалась у нее перед глазами, и ей пришлось опереться на спинку. – Какого черта произошло? Что было в этой воде?

Осматривая бокс, Боб пробормотал:

– Вода… одна вода. Старая добрая H2O.

– Так, я не понимаю… – Лилли внимательно посмотрела на него. – О чем ты говоришь?

Повернувшись к ней, Боб вздохнул.

– Утром, еще до того как я показал тебе бутылки, я заменил цианид на воду – просто на всякий случай.

Лилли пораженно смотрела на него. Вдруг она вспомнила небольшую канистру и моток резинового шланга, которые Боб притащил с собой в квартиру проповедника и поставил в ногах кровати Иеремии, и поняла, что канистра была полна воды. В голове у Лилли что-то щелкнуло, перед глазами снова промелькнула загадочная улыбка Боба за секунду до того, как они сдались церковникам, а в ушах прозвучал его шепот: «А я и не предлагаю сдаваться».

– Боб Стуки, ты гений, – она схватила его за плечи, улыбнулась ему, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– У нас только одна проблема, – с мрачностью гробовщика сказал он, не сводя с нее взгляда своих усталых, потонувших в морщинах глаз. – Без оружия нам, черт возьми, остается только сдаться.

Солнце тем вечером закатилось за горизонт примерно в семь часов тридцать минут. Его лучи скользнули за макушки деревьев, растущих на окрестных холмах, и ярким огнем вспыхнули в кронах тополей, пробиваясь сквозь плотную вуаль вечерней дымки. Прекрасный закат, настоящая пастельная элегия, явил себя разношерстной компании душ, собравшихся на кромке разбитого на арене сада – всего на треке плечо к плечу стояло двадцать три человека, каждый из которых обратил лицо к небесам, словно в молитве, обращенной к Богу. Кто-то молча размышлял, готовясь перейти из одного мира в другой, а кто-то просто ждал своей неведомой участи.

В дополнение к десяти членам странствующей церкви Иеремии здесь было двенадцать жителей Вудбери – включая, кто бы мог подумать, Бена Бухгольца, – который присоединился к церковникам на последнем пути к забвению.

По слухам, ходившим среди самых религиозных жителей Вудбери, откровение снизошло на Бена всего несколько часов назад – и одни утверждали, что это стало его духовным возрождением, а другие не сомневались, что он просто пережил нервный срыв, – на заднем крыльце его многоквартирного дома на Пекан-стрит. Напившись, он поскользнулся и кубарем полетел с лестницы, а когда достиг земли, он оказался совсем другим человеком. Иеремия первым поговорил с ним, успокоил его и пообещал ему освобождение от страданий и вечную жизнь в мире, полном любви. Бен разразился рыданиями и обмяк в объятиях проповедника, как потерявшийся ребенок, который наконец-то нашел дорогу домой. Сахарная речь Иеремии была слово в слово такой же, с которой он целый день обращался к каждому из наиболее верующих обитателей Вудбери: «Приходи сегодня ровно в семь на наше “Всеобщее Причастие” с открытым сердцем и чистой совестью, и тебя заберут из этого ада. Господь возьмет тебя за руку и введет тебя в рай».