– Новгород! – хором воскликнули воины на ладьях.

– Один! – ответили им с драккаров.

Боривой обнажил меч, но его никто не атаковал. Рынды[63]плотно обступили князя, прикрывая его от стрел и сулиц щитами и своими телами. Князь посмотрел на реку. Шесть его ладей, схватившиеся чуть ранее с двумя драккарами викингов, все еще вели бой. «Пора бы им уже… что же они так долго возятся», – в нетерпении подумал князь.

И хотя численный перевес был на стороне новгородцев, бой шел на равных. А князю именно сейчас ох как нужна была подмога. Викинги с двух сторон прыгали на его ладью, но столкнуть копьями удавалось не всех. С яростными криками, призывающими своих богов, северяне упрямо лезли на ладью. А Боривой все поглядывал на воду мутного Волхова. Князь ждал. Вот он увидел, как новгородцы на одном из дальних драккаров дружно вскинули оружие и радостно огласили округу бравым кличем. Это порадовало князя – значит, первая победа. Новгородцы стали быстро покидать захваченный драккар, они грузились обратно на свои ладьи. Через несколько минут от борта вражеского корабля отошла только одна ладья. И это огорчило Боривоя. На второй собралось не больше десятка (или меньше, отсюда он не видел), и князь понял, что им не сдвинуть ладью с места. Но первая уже спешила на помощь.

Солнце давно миновало верхний предел и теперь неумолимо катилось на запад. С озера подул крепкий ветер, настолько крепкий, что течение Волхова вдруг встало и, поддавшись этой силе, обратилось вспять. Сцепленные между собой корабли противников стало сносить в сторону, к берегу, занятому новгородской пешей и конной ратью.

Боривой скользнул взглядом по драккарам викингов, посмотрел на замерших перед ним четырех телохранителей. Пятый рында уже лежал на боку, из его шеи торчала стрела. Князь повел плечами, разминая их. И тут он одновременно с двух сторон услышал вновь это дикое:

– Один! Одииинн!

С той и с другой стороны, с бортов вражеских драккаров на его телохранителей обрушилось по трое викингов. Князь успел заметить, что двое из них были голые по пояс и без шлемов. Взлетев, как коршуны, шестеро викингов навалились на четверых рынд, буквально сразу же подмяв их. Началась возня на палубе ладьи, у самых ног Боривоя. Клубок тел извивался, а князь, подняв меч, улучил момент и рассек спину одного из северян. Потом он услышал два коротких сдавленных хрипа и понял, что лишился двоих телохранителей. Клубок борющихся тел еще окончательно не распался, когда рядом с князем пропела стрела. Он инстинктивно пригнулся, вжав голову в плечи, но вторая стрела все же попала ему в шлем и, переломившись от удара, упала к его ногам.

Рынды сумели подняться на колени и буквально вколотили головы двоих викингов в просмоленные доски ладьи. Боривой вновь увидел перед собой голую спину врага, замахнулся, ударил. Но тот, словно почуяв неладное, прыгнул вперед, широко раскинув руки. Щитом он зацепил одного, а мечом достал второго из рынд. Повалил их обоих, перекатился и рукояткой меча сунул в лицо телохранителю. Князь кинулся вперед. Викинг в кожаной рубахе вскинул топор, но тут же опустил. Княжеский меч вспорол ему брюхо. Воин упал на колени, из его живота длинной вереницей поползли кишки. И он как зачарованный смотрел вниз, на собственные внутренности, выпадающие на палубу. Боривой оттолкнул тяжело раненного и тот упал ниц, размазывая под собой содержимое чрева.

Двое обнаженных по пояс викингов в эту секунду изрубили последнего рынду, так что кольчуга на нем свисала бесформенными кусками. Рука у ребят была крепкая…

Увидев своего телохранителя, на котором плоть и кровь перемешались со звеньями кольчуги, князь сглотнул и сильнее сжал меч.

Берсеркеры ярла Атли Лейвссона атаковали Боривоя одновременно…

* * *

Скальд Вемунд остался один. Даны спешно покинули Альдегьюборг. Старик слышал доносящиеся с реки крики, стоны, лязг оружия и плеск волн. Сказитель сидел на той же скамейке, у стены того дома, где застал его ярл Атли после взятия борга. Его глаза были все так же закрыты, казалось, старик, утомленный думами, мирно дремал. И весь этот шум и переполох, там, внизу, на реке, нисколько ему не мешал. А может, даже наоборот, вдохновлял. Может быть, именно сейчас, в дремоте, скальд слагал свои висы, которые сольются потом в великую сагу и обойдут все фьорды, передаваемые из уст в уста. И эту сагу будут помнить не в одном поколении славных сынов Одина. Даже имя Вемунда Сказителя могут забыть люди – пусть, но останутся его слова, сплетенные в строки, а значит, он не умрет. Он будет жить в этих словах, в этих строках.

– И взмах его подобен ветру…

Губы скальда едва заметно дрогнули. Он приоткрыл глаза, выгнул брови:

– Сам Тор[64]ковал ему топор…

Глаза Вемунда открылись, щурясь от заходящего солнца, он заморгал. Затем прикрыл очи ладонью. Медленно, будто нехотя, он отклонился от стенных бревен и так же медленно, пару раз по-старчески крякнув, встал. Повернувшись спиной к солнцу, он опустил руки и, склонив голову набок, прислушался. На реке все еще шло сражение. Скальд, что-то бурча себе под нос, неторопливо направился к лестнице, которая вела на крепостную стену, выходящую на реку. Чем же там могло все закончиться? Впрочем, скальд Вемунд по прозвищу Сказитель это уже знал.

Поднявшись на верх стены борга, старик обозрел пространство реки в обе стороны. Справа, где река делала поворот, уходя дальше, к озеру, тянулся длинный караван драккаров. К переднему, шедшему и под парусом, и на веслах, были цепочкой привязаны сразу четыре корабля. Буксирный драккар тяжело поднимался к боргу, едва справляясь с грузом.

Слева, где река тоже делала поворот, но не такой крутой, драккары данов, перемешавшись с ладьями хольмгардцев, вели бой. Люди добывали себе славу. Скальд горько вздохнул:

– Охо-хо… Людям быстрее надоедает пить, есть, танцевать и даже любить, чем воевать…

Старик посмотрел на противоположный берег. Там суетились пешие и конные воины, размахивающие руками и что-то орущие. Затем Вемунд заметил, как ладьи хольмгардцев, неожиданно расцепив хватку с драккарами ярла Атли, устремились к берегу. Даны хотели было преследовать эти три оставшиеся ладьи, но пехота с берега уже спускалась к воде, на ходу осыпая данов стрелами. И ярл решил не рисковать оставшимися у него четырьмя кораблями.

– О-хо-хо, – вздохнул старик, – славная будет песнь…

Даны прекратили преследование. Они поймали три своих безлюдных, дрейфующих драккара и еще одну осиротевшую хольмгардскую ладью, надежно скрепили их веревками и потащили к пристани борга. Но скальда сейчас больше занимало то, что происходило на другом берегу. Три ладьи, уткнувшись в узкий песчаный пляж, втянули в свое чрево длинные весла. Воины устало покидали свои корабли, прыгая с бортов на твердую землю. К ним тут же подбежали пешие воины. Они страшно кричали – ругались. Даже сюда, на самый верх крепостной стены долетали голоса. Но как ни напрягал скальд свой тонкий поэтический слух, слов было не разобрать. Хотя нет. Одно слово старик все же уловил. Уж больно часто оно повторялось – МАТЬ! Четко, резко, как удар плашмя веслом по воде, как щелчок кнута, разлеталось над рекой это словенское – МАТЬ! Скальд знал это слово, знал он и то, что хольмгардцы применяли его, вплетая в свои, только одним им понятные ругательства….