Дейл пообещал держать их в курсе последних событий. Пока что Джей в критическом состоянии в больнице, Анастасия и Уэзли задержаны полицией. Оливии очень интересно, подтвердит ли мать официально свое признание; она хочет увидеться с ней при первой возможности. Что же касается Уэзли, пусть горит в аду. Дейл считает, что ему светит срок. Возможно, трудно будет доказать, что Уэз вколол ей наркотик, – она приходит в ужас каждый раз, думая об этом и о том, что он бросил ее одну ночью у Камней, – но дома у него обнаружен приличный запас кокаина и MDMA, явно не просто для развлечения. Дейл убежден, что он расколется на допросе, и Оливия на это надеется. Она вообще не хочет видеть Уэзли.

– Мне надо сказать тебе правду кое о чем. – Они бредут по густому лесу. Небо расчистилось, солнце поблескивает на листьях, на земле видны пестрые тени. Оливия держит руки в карманах, чтобы не замерзнуть.

– Что ты имеешь в виду? – Дженна аккуратно перешагивает через торчащие из земли корни. Они подходят к поляне, где стоит вагончик Ральфа.

– Записки. В букете цветов и на твоей машине. Их написала мама. Я сразу узнала ее почерк. Много лет я думала о той ночи и о ярком свете на месте аварии. Я была в тяжелом состоянии, то теряла сознание, то приходила в себя, но Ральф тоже видел свет – хотя и был уверен, что это инопланетяне, – она издает смешок. – Бедный Ральф! Меня ослепил этот свет, и поэтому я не смогла рассмотреть, кто сидел в машине. Но когда она развернулась и поехала обратно, я уверена, что увидела номер. Наш номер. Я сама себя уговаривала много лет подряд, что мне показалось. Но когда увидела эти записки… Я поняла, что маме известно гораздо больше, чем она говорит. – Оливия вытирает слезу. Она плачет сегодня весь день. – Я вела себя эгоистично. Я знала, что мои вопросы могли бы все изменить.

– Ох, Оливия…

– Я очень боялась, что ты поймешь, кто автор записок. И, когда увидела одну из них у тебя в кухне, то бросила ее в камин – на случай если там сохранились отпечатки или кто-то узнает почерк. Глупо, конечно… Мне не надо было пытаться защищать маму, но я никогда не знала масштаба всего. Честное слово.

– Я знаю.

– Мне в голову не могло прийти, что она навредила кому-то, я просто думала… она… – Оливия вздыхает, пар изо рта появляется облачком и рассеивается в холодном воздухе. – Я думала, может, мама знает, что случилось с Салли, Кэти и Тамзин.

Дженна останавливается и сочувственно пожимает ей руку.

Оливия еще не в состоянии понять, каким образом ее отец, этот Джон-Пол, связан с аварией. Его ли она видела тогда на дороге? Он сказал ее матери, что ехал за ними в тот момент, когда произошла авария. Значит, он не мог там стоять. Может, это был Ральф? Он просто обманул ее? Или слухи о всяких странных событиях в Стаффербери все-таки правда?

Они идут дальше, глубоко задумавшись.

На поляне Оливия останавливается при виде вагончика Ральфа. Внутри бурлят воспоминания про их последнюю встречу. Она вздрагивает. Ей неприятно находиться там, где умер Ральф.

– Кто же его убил, по-твоему? – Дженна как будто читает ее мысли.

– Не знаю.

– Думаешь, Джей? Что-то связанное с наркотиками? – Она смотрит на Оливию и видит боль на ее лице. – Прости, не будем об этом сейчас. Пошли. – Берет ее под руку. – Пошли, разберемся с твоими лошадьми, я помогу. И если неприятно ночевать сегодня одной, приходи ко мне.

Оливию переполняет благодарность. И желание оказаться рядом с ее любимыми лошадками. Они, в конце концов, не врут, не обманывают, не манипулируют тобой, не подводят, как люди.

Пятый день

52

Дженна

Голосовое сообщение: Пятница, 30 ноября 2018 года.

Коридор Дьявола забрал очередную жертву. Это Деррек Джейсон Нэптон – также известный как Джей. Он умер сегодня утром. Я приехала сюда, чтобы сделать передачу об исчезновении трех молодых женщин. Я не могла и предположить, что окажусь в самом эпицентре событий, когда начнет открываться правда. Возможно, в самой истории не было ничего мистического или сверхъестественного, но мадам Тоуви была права в одном. Все началось с любовников.

Мы приехали позавтракать в кафе. Вижу фигуру Иззи, она на работе. Прошлой ночью я осталась у Оливии, потому что мы обе не хотели проводить вечер в одиночестве. Мы долго сидели, пили вино, разговаривали, размышляли вслух. Говорили о Уэзли, о ее матери, о Джее и о распространении наркотиков.

– Я думаю, что Уэзли настаивал на покупке квартиры, потому что хотел отмыть деньги, – грустно сказала Оливия. – Ведь это выглядело странно после того, как мы столько времени были вместе… Наверное, он работал на Джея не меньше двух-трех лет.

– Тебе надо бы поговорить с ним. Узнаешь ответы на многие вопросы.

– Зачем? Он просто соврет. Я вообще не думаю, что он хоть когда-то говорил мне правду.

Она стоит рядом со мной, бледная, с опухшими глазами. Народу полно, свободен всего один столик. Иззи замечает нас, бросается и хватает Оливию за руку:

– Это правда? Ты знала?

– Конечно, нет! – Оливия невольно делает шаг назад.

У Иззи недоверчивое выражение лица. Ее темные глаза вспыхивают, но потом она вспоминает, что находится на рабочем месте, и приклеивает дежурную улыбку.

– Садитесь, я принесу меню.

Чувствую, что все смотрят на нас, пока мы идем к столику у окна. Может, зря мы сюда пришли? Едва мы присели, как к нам подходит женщина. Это Ханна Бёрк, мать Кэти.

– Как ты смеешь появляться здесь? Твои родители убили моего ребенка…

– Простите, миссис Бёрк… – начинает Оливия, подбородок ее дрожит.

– Так, стоп! Ей не за что извиняться! – резко говорю я. – Мне очень жаль вашу дочь, но Оливия не виновата в ее смерти. Она такая же жертва, как и ее подруги.

Миссис Бёрк плюхается на сиденье напротив нас, опускает плечи. Я замечаю, что другие посетители в ожидании смотрят в нашу сторону.

– Мой Тревор умер, так и не узнав… – Она всхлипывает.

Подходит еще одна женщина, низенькая кругленькая блондинка.

– Ханна, дорогая, ну что ты… – Она обнимает миссис Бёрк и поднимает ее со стула. – Оливия не виновата, она ни в чем не виновата.

Я наблюдаю за тем, как она доводит миссис Бёрк до своего столика.

– Господи, – шепчет Оливия. – Я чувствую себя отвратительно. Может, пойдем?

– Конечно, – соглашаюсь я, вставая.

Мы уходим, и