подкову. Она была ржавой, как и банка из-под супа, то есть оказалась в долине очень давно. Тем не менее этот предмет не мог упасть с неба и неопровержимо свидетельствовал о близости населенной местности. Обнаружились и другие доказательства. Обогнув один из очередных скальных выступов, юноши увидели менее чем в ста футах[100] впереди себя коров, которых Канесса заметил издалека утром.

Но и на этот раз Паррадо проявил сдержанность.

— А ты уверен, что они не дикие? — спросил он Канессу, уставившись на коров, которые в свою очередь уставились на него.

— Дикие коровы? В Андах нет диких коров. Говорю тебе, Нандо, где-то поблизости должен быть их владелец или тот, кто за ними приглядывает.

И как бы в доказательство правдивости своих слов Канесса указал на пни, оставшиеся от срубленных деревьев.

— Только не говори мне, что эти деревья срубили тапиры или дикие коровы.

Паррадо не стал спорить. Следы на пнях были, вне всяких сомнений, оставлены топором, а пройдя чуть дальше, путники увидели загон для скота, сложенный из валежника, который мог послужить хорошим топливом для костра. Они решили провести здесь ночь и отпраздновать скорое завершение своих бед трапезой из остатков мяса.

— Оно все равно уже начало гнить, — сказал Канесса. — А утром мы наверняка встретим фермера… или пастуха. Вот увидишь, Нандо, следующую ночь мы проведем в нормальном человеческом жилище.

Ребята сняли рюкзаки, достали мясо и развели костер. Поджарив на огне по десять кусков на брата, они поужинали, забрались в спальный мешок и стали дожидаться сумерек.

Теперь, когда спасение было совсем близко, юноши позволили себе думать о том, что раньше вызывало лишь острую тоску. Канесса рассказал Паррадо о Лауре Суррако и описал один из воскресных обедов у нее дома; Паррадо, в свою очередь, поведал Роберто обо всех девушках, с которыми встречался до авиакатастрофы, и признался, что завидует его стабильным отношениям с единственной возлюбленной.

Костер погас, солнце зашло, и, убаюканные приятными мыслями, оба сытых друга уснули.

3

Когда на рассвете они проснулись, коров уже не было. Парни отреагировали на это спокойно и избавились от груза, ставшего теперь, по их мнению, бесполезным: молотка, спального мешка, лишней пары обуви и одного комплекта одежды. Облегчив поклажу, они отправились в путь. Каждый раз, огибая очередную скалу, они надеялись увидеть за ней дом какого-нибудь чилийского крестьянина. Однако утро тянулось, как им казалось, бесконечно долго, а долина по-прежнему оставалась пустынной. Им уже не попадались следы цивилизации вроде консервной банки или подковы, и Паррадо стал упрекать Канессу за преждевременный оптимизм.

— Так, значит, ты много знаешь об этой местности, да? А я глупец, который разбирается только в автомобилях и мотоциклах? Но я, по крайней мере, не утверждал, что за каждым углом нас ждет дом фермера… Мы съели половину мяса и выбросили спальный мешок.

— Мясо все равно испортилось, — пробурчал Канесса. Его вспыльчивый характер нисколько не улучшился при первых признаках поноса. На него навалилась огромная усталость. Все тело болело, и каждый шаг усиливал эту боль. Парню требовались неимоверные усилия воли, чтобы заставить себя переставлять ноги, а когда он останавливался или начинал отставать, его подстегивали только ругательства и оскорбления Паррадо.

В полдень они подошли к особенно непростому скальному выступу и столкнулись с дилеммой: идти коротким, но очень рискованным путем по кромке крутого берега или же более длинным и безопасным — через вершину выступа. Паррадо, шедший впереди, выбрал второй вариант, но Канесса слишком устал, чтобы позволить себе роскошь осмотрительности, поэтому, дойдя до того же места, предпочел короткий маршрут.

Осторожно ступая по камням, он обошел выступ наполовину, и тут в животе поднялся настоящий вихрь — начался приступ острейшего поноса. Позывы были столь сильными, что Канесса быстро стянул с себя три пары брюк и, скрючившись, попытался испражниться. В обычных обстоятельствах на это не ушло бы много времени, но в его случае одна проблема усугубила другую. Жидкие экскременты натолкнулись в нижней части толстой кишки на твердые, как камень, продукты предшествовавшего поносу запора. Канессе пришлось выковырять их руками, и только после этого он смог облегчиться.

Паррадо, уже находившийся по другую сторону скалы, ждал напарника; в нем боролись тревога и злость. Он окликнул Канессу и в ответ услышал несколько слов, произнесенных сдавленным голосом. Паррадо принялся ругать товарища за медлительность и не унимался до тех пор, пока тощая, жалкая фигура не показалась на обрывистом берегу реки.

— Где ты шатался? — недовольно спросил Паррадо.

— Меня пронесло. Я паршиво себя чувствую.

— Слушай, здесь есть тропа вдоль берега. Если пойдем по ней, она обязательно куда-нибудь выведет.

— Я не могу идти, — сказал Канесса и без сил опустился на землю.

— Ты должен. Видишь вон то плато? — Паррадо указал на приподнятый участок внизу долины. — Нам надо добраться до него к вечеру.

— Не могу, — повторил Канесса. — Я устал. У меня нет сил идти дальше.

— Не дури! Ты не можешь сдаться, когда мы уже так близки к цели.

— Я же сказал: у меня понос.

Паррадо побагровел от гнева.

— Вечно ты болен! Значит, так: я понесу твой рюкзак, чтобы у тебя не осталось отговорок.

Паррадо взял рюкзак Канессы, взвалил на спину рядом со своим и пошел дальше.

— А если хочешь перекусить, — обернувшись, прокричал он Канессе, — то тебе лучше поторопиться, ведь все мясо у меня.

Несчастный Канесса, спотыкаясь и прихрамывая, поплелся за товарищем. В душе он и сам страшно злился, но не столько на Паррадо и его издевки, сколько на собственную немощность.

На глаза попадался конский помет, и это поднимало настроение. Понос больше не мучил Канессу, и оба юноши энергично шли по тропе в сторону плато. Теперь, когда вокруг не было снега, им стало легче определять расстояния до далеких ориентиров. К вечеру они достигли крутого откоса, ведущего к плато, и обещание Паррадо устроить на нем привал воодушевило Канессу на восхождение.

Первое, что они увидели, поднявшись на плато, был загон для скота с каменными стенами и воротами. Посередине находился врытый в землю столб, к которому привязывали лошадей. На земле за оградой виднелись свежие следы подков. Ребята испытали радость и облегчение, но физическое состояние Канессы было настолько плачевным, что одна лишь окрепшая надежда не могла придать ему сил. Во время ходьбы он шатался, приходилось опираться на руку Паррадо. Они зашли в рощицу и решили заночевать в ней. Оба понимали, что Канессе, возможно, придется задержаться там дольше, чем на одну ночь.

Паррадо ушел собирать хворост