– Система действует на пределе, командир, – доложил оператор. – Если они сместятся еще на три-четыре километра в северо-западном направлении, то наша точка не сможет контролировать их дальнейшие передвижения!

– Я вас понял. Что с остальными?

– Пока без видимых изменений. Все идет строго по плану!

– Добро, оператор, – произнес в микрофон Абросимов. – Ждите дальнейших распоряжений. Отбой связи.

Когда они легли на обратный курс, пилот, повернув голову к молодому хозяину, сказал:

– Дальше этим троим хода нет, командир. Либо они повернут назад, либо…

Абросимов кивнул белобрысой головой, упакованной в вертолетный шлем.

– Еще никому не удавалось в летнюю пору преодолеть Адово болото. – Абросимов чуть повысил голос, чтобы перекрыть грохот вертолетных лопастей. – Зимой, после сильных многодневных морозов, такое я допускаю. Сейчас – исключено. Так что никуда эти трое не денутся… Думаю, вскоре повернут оглобли назад.

«Если они утопнут в этой зеленой трясине, – подумал он, – то будут потеряны браслеты и три изделия „ВЧК“. Можно было, конечно, без труда перещелкатъ их с борта „вертушки“, а потом приказать одному из охранников смайнаться по веревочной лесенке на мхи и снять с трупешников все эти цацки… Но, с другой стороны, не хрен мелочиться! Заказчики, приславшие на полигон своих экспертов, настаивают, чтобы испытания проходили в „реальном масштабе времени и максимально приближенных к жизни условиях“. Конечно, никто заранее не планировал, что эти трое зэков – Четвертый, Пятый и Десятый – попытаются прорваться через абсолютно непроходимые в это время года Адовы болота… Но такие вот неожиданные ходы, такие продиктованные самой жизнью отклонения от ранее оговоренного сценария не только допустимы, но могут даже оказаться полезными. Пусть эксперты и представители заказчика убедятся, что система „Нимрод“ вкупе с уже обученным людским персоналом способна работать и обеспечивать результат при тех или иных отклонениях от разработанного плана».

Да, здесь, на испытательном полигоне, все должно происходить так – или почти так, – как это бывает в реальной жизни. Иначе грош цена их общим сверхактуальным и архиперспективным задумкам.

Что же касается литерных… Ни их имена и биографии, ни их дальнейшая судьба совершенно не интересны заказчикам, их представителям и техническим экспертам. Они, эти беглые зэки, уже не живые люди, а лишь порядковые номера, отметки на дисплее поисковых приборов. И ничего более.

«МИ-2М» приземлился на вертолетную площадку рядом со своим более мощным и грузным собратом «восьмым». Абросимов, забрав с собой экспертов и телохранителя Артема, повел их в гостевой модуль. Николай Дмитрич и пара «шишек», которых он опекал лично, либо находились в его местной резиденции, либо обосновались в командном модуле, напичканном самой современной электронной начинкой, где нынче дежурили двое сменных операторов. Именно сюда стекалась информация с мобильных комплексов и стационарных постов, контролирующих территорию полигона, именно здесь оборудован недавно большой демонстрационный дисплей.

Двое сопровождавших их в полете охранников, не получив новых распоряжений, отправились в большой жилой блок на тридцать койкомест, который здесь называют – казармой.

Судзиловскому не раз доводилось бывать на базе. В том числе и в ту пору, когда тут была девственная тайга, так что в сопровожатых он не нуждался.

Он ненадолго заглянул в коттедж для старших офицеров, где у него имелась своя комната. Ополоснул под краном лицо и руки, выпил кружку ледяного чаю, затем вновь выбрался на свежий воздух.

Местная охрана знала его в лицо. Более того, он лично отбирал сотрудников для базы, поэтому Судзиловский, который ко всему прочему являлся еще и одним из самых доверенных лиц Абросимова-старшего, имел свободный доступ практически в любой уголок этого секретного объекта, на котором даже начальник Вятлага – последний, как и начальник «девятки», был целиком и полностью зависим от Николая Дмитриевича и его высоких московских покровителей – бывал всего три или четыре раза. Но, несмотря на все вышесказанное, Владислав Романович ощущал себя здесь, на полигоне, чужаком, некоей лишней деталью уже хорошо кем-то отлаженного механизма.

На очищенной от корней и сучьев, хорошо утрамбованной поляне, годной как для построений, так и для проведения пикника на свежем воздухе, под просторным полосатым тентом уже стоял столик, сервированный на три персоны (последнее означает, что Николай Дмитрич намерен пригласить на ужин лишь пару прибывших на полигон VIР-персон). Здесь же, на поляне, установлены два мангала: один, поуже, для шашлыков, другой, больших размеров, с железным веретеном, предназначался для жарки дичи.

Возле мангалов колдовал один из двух местных поваров: это был плотный мужчина лет тридцати пяти, одетый, как и все здесь, в камуфляж, но подпоясанный фартуком и в белом поварском колпаке. Огонь он еще не разводил, очевидно, начальство занято какими-то своими делами или переговорами, и в связи с этим трапеза отложена на вечернее время. Подвешенная на специальной перекладине за задние копытца, сочилась кровью из перерезанного горла косуля. Еще утром она резвилась на волюшке, не зная, что ею – поджаренной на вертеле – будут лакомиться вечером того же дня сам Хозяин и двое его важных гостей.

Кровь вышла почти вся. Когда тяжелая бурая капля уже готова была сорваться, Судзиловский неожиданно – даже для себя – подставил под нее палец. Зачем-то растер эту рубиновую капельку меж пальцев… Молчаливый повар, бросив на него удивленный взгляд, протянул ему чистую матерчатую салфетку. Начальник СБ, который также не проронил ни слова, тщательно вытер о нее свои перепачканные кровью пальцы.

Отойдя чуть в сторонку, Судзиловский закурил сигарету. Он чувствовал себя отчего-то не в своей тарелке. Виной тому, вероятнее всего, был их недавний полет на «вертушке» – он терпеть не мог летать на вертолетах, особенно те несколько минут, в течение которых они барражировали над той зеленой трясиной, что недаром носит название Адова болота.

Или что-то другое, что порой – зачастую бессознательно – беспокоило его в последние дни.

Он думал о том, что Абросимовы несколько перегибают палку. Прежде всего – по части жестокости. Этим особенно грешит младший, Дмитрий. Вероятно, в этом случае – среди прочих причин, которым можно подыскать объяснение, – сказываются дедушкины гены. Тот был знатным палачом, судя по всему; но свидетелей в живых эти лихие ребятки не оставляли. Из их числа тоже выжили считанные единицы, как тот же Дмитрий Абросимов, возглавлявший в конце сороковых и начале пятидесятых расстрельную команду на Бутовском полигоне. Этому человеку повезло, он избежал участи своих прежних высоких покровителей, тех же Берии, Абакумова, Рюмина, тихо перекантовался в первом отделе какого-то военного НИИ, затем ушел на «заслуженный» отдых и дожил до преклонного возраста. Судзиловский и сам умел действовать жестко – он, например, предлагал еще раньше мочкануть эту лже-Данилову, а не везти ее сюда, на полигон, – но все же старался действовать рационально, взвешенно…