«Почему у меня так вспотели ладони?»

Эванжелина скалится, более чем удовлетворенная. Она слегка кивает. Подначивает меня. «Давай», – беззвучно произносит она.

– Его зовут Тайтон, и он с нами не поехал, – рычу я, ненавидя себя за эти слова. Кэл, в другом конце зала, ускоряет темп. – Кстати, эта идея еще глупее, – добавляю я, наклонившись и понизив голос до максимального шепота.

Эванжелина вздергивает подбородок.

– Правда?

И бьет меня головой в нос, прежде чем я успеваю ответить.

Перед глазами все плывет, черные и красные пятна кружатся в бешеном темпе. Я валюсь вбок и падаю на колени. Алая кровь льется по лицу, затекая в рот и пачкая подбородок. Знакомый привкус что-то пробуждает во мне. Вместо того чтобы рухнуть окончательно, я поджимаю ноги и прыгаю.

Головой я врезаюсь в грудь Эванжелины и слышу, как воздух со свистом вылетает из ее легких. Я провожу рукой по лицу. Ладонь становится липкой от крови, и я морщусь, пытаясь трезво мыслить сквозь адскую боль.

Кэл стоит на одном колене, широко раскрыв глаза и стиснув зубы. Он готов вмешаться. Я качаю головой и выплевываю кровь. «Не лезь, Калор».

Он слушается.

Первый кинжал со свистом пролетает мимо моего уха – это предостережение. Я падаю, увернувшись от второго, и перекатываюсь по гладкому, уже ставшему скользким полу. Смех Эванжелины звенит в ушах. Я быстро пресекаю его, бросившись вперед и схватив противницу за шею. Она вывертывается, прежде чем я успеваю уцепиться как следует и ударить током. Лишь несколько искр касаются ее, когда она ускользает – гладкий пол ей на руку. И все же они болезненны. Эванжелина изгибается, словно пытаясь смахнуть прицепившееся насекомое.

– А ты дерешься лучше, чем я помнила, – говорит она, остановившись в нескольких шагах от меня и переводя дух.

Я сжимаю одну руку в кулак, а вторую подношу к носу в попытке остановить поток крови. Неприятное зрелище, как ни посмотри. Пол уже забрызган.

– Я бы могла убить тебя на месте, если бы захотела, – говорю я, вспомнив, чему научилась с электриконами. Молния-сеть. Грозовой удар. Все, кроме невероятной молнии в мозгу, над которой у меня по-прежнему нет власти.

Эванжелина с улыбкой качает головой. Она наслаждается.

– Попробуй.

Я тоже ухмыляюсь. «Вот и отлично».

Моя молния взрывается – фиолетово-белая, ослепительная, жгучая; шипя, она рассекает воздух, влажный от пота. Эванжелина реагирует с почти нечеловеческой быстротой – ее ножи внезапно сливаются в сплошную длинную полосу стали. Она втыкается в пол в ту самую секунду, когда бьет молния. Разряд уходит в металл. Вспышка ослепляет даже меня.

– Неплохой трюк, – говорю я, чувствуя кровь во рту. Когда я сплевываю, кажется, на пол падает зуб. Подозрения подтверждаются, когда я провожу языком по челюсти и обнаруживаю непривычную пустоту в нижнем ряду.

Эванжелина расправляет плечи, неровно дыша.

– Надо было как-то уравнять шансы, – слегка охнув от натуги, она выдергивает копье из пола и оборачивает его вокруг запястья. – Ну, закончили?

Я смеюсь.

– О да.

Я жду своей очереди, наблюдая, как Рен хлопочет над Эванжелиной. Один глаз у нее опух и закрылся, окрасившись в тошнотворный серо-лиловый цвет – и синяк становится все ярче. Другое веко подергивается. Пострадал нерв. Эванжелина, по-прежнему пытаясь отдышаться, фыркает и морщится, прижав окровавленную ладонь к боку.

– Сиди смирно, – в третий раз бормочет Рен. Она проводит по щеке Эванжелины, и опухоль тут же спадает. – Ты сломала ребро.

Эванжелина гневно смотрит на меня, насколько это возможно при одном здоровом глазе.

– Хорошая драка, Бэрроу.

– Хорошая драка, Самос, – отзываюсь я с некоторым трудом.

С разбитой губой, сломанным носом и ушибленной челюстью даже говорить больно. Я прислоняюсь к стене, перенеся вес на правую ногу; с левой лодыжки капает кровь – над самой косточкой зияет ровный порез.

Парни стоят в стороне, позволяя нам перевести дух. Килорн переводит взгляд с Эванжелины на меня; рот у него разинут от удивления. Может, и от страха.

– Вот дают эти девчонки, – бормочет он.

Тиберий и Птолемус дружно кивают в знак согласия.

Кажется, Эванжелина пытается подмигнуть. Ну или нерв поврежден сильней, чем я думала. Возможно, я просто утомлена дракой, но я почти смеюсь. Вместе с ней, а не над ней. Эта мысль отрезвляет меня, и пульсирующая волна адреналина начинает спадать. Я не могу забыть, кто она такая и что ее семья сделала с моей. Птолемус Самос, который сидит лишь в нескольких шагах от нас, убил Шейда. Лишил Клару отца, а Фарли возлюбленного. Отнял сына у моих родителей. Украл у меня брата.

А я попыталась сделать то же самое.

Эванжелина ощущает перемену во мне и опускает взгляд. Ее лицо вновь превращается в безупречную маску.

Рен Сконос опытный целитель – она возвращает Эванжелине бойцовскую форму за считаные минуты. Эти две молодые женщины составляют разительный контраст: Эванжелина, белокожая, с серебряной косой, и Рен, с длинными блестящими волосами цвета агата, переброшенными через обнаженное иссиня-черное плечо. Я замечаю, как Птолемус смотрит на целительницу, когда та заканчивает латать его сестру. Взгляд Самоса неторопливо обводит ее шею, лицо, ключицы. Рабочий процесс Птолемуса не интересует.

Нетрудно забыть, что он женат на Элейн. По крайней мере, формально. Хотя, полагаю, Эванжелина проводит больше времени с его супругой, в то время как он развлекается с Рен. «Ну и путаная семейка».

– Теперь ты, – говорит Рен, жестом приказывая мне сесть на место Эванжелины.

Принцесса Самос встает и с грацией кошки потягивается исцеленным туловищем.

Я опасливо сажусь, поморщившись.

– Деточка, – дразнится Килорн.

В ответ я злобно скалюсь, демонстрируя ему дыру между окровавленными зубами. Он изображает дрожь ужаса.

Птолемус смеется при этом зрелище и удостаивается от нас обоих гневного взгляда.

– Что-то смешное? – спрашивает Килорн, шагнув к сереброволосому мужчине.

Мой друг слишком храбр и не питает особого уважения к принцу-магнетрону, который способен рассечь его пополам.

– Килорн, я сейчас приду, – громко говорю я, надеясь погасить конфликт, прежде чем тот разгорится. Мне совершенно не хочется вытирать его кровь с пола. Он смотрит на меня, раздосадованный моей опекой, но я не уступаю. – Все нормально, иди.

– Ладно, – выговаривает он и отходит, не забыв бросить гневный взгляд на Птолемуса.

Когда эхо его шагов стихает, Эванжелина изящно встает. Ее намерения ясны. Чуть заметно усмехнувшись, она тоже покидает нас вместе с братом. Они удаляются в противоположном направлении. По пути Эванжелина оглядывается. Я перехватываю взгляд, который она бросает на нас с Тиберием. Тот по-прежнему молчит и не отходит. В его глазах горит надежда. От этого у меня обрывается сердце.