никакого значения для того, чтобы прочитать его таким, каким он, к сожалению, является на самом деле. И все же Смит осуществил свое намерение, хотя это достижение долгое время оставалось непонятым его детьми и внуками среди экономистов, социологов и философов-этиков. Его умеренная риторика слишком холодная, разумная и буржуазная, в духе Сунь-Цзы или Джейн Остин, чтобы сработать, добиваясь расположения молодежи, против горячей и аристократической риторики Руссо или Маркса. Хотя он безошибочно определил свое намерение, его достижение было заслонено последующим ростом утилитаризма и реакцией на него во время измены клерикалов после 1848 года.

Сказать, что Смит создавал этику для коммерческой эпохи, не значит сказать, что он восхищался всеми этическими и политическими излишествами буржуазии. Экономисты часто подобным образом "тэтчеризируют" Смита, вчитывая в единственную брошенную реплику о "невидимой руке" целую экономическую философию, основанную исключительно на благоразумии и бентамизме: "Рынки всегда эффективны, - с мальчишеской уверенностью заявляют экономисты, - поэтому они служат моделью для всей общественной жизни". Всегда. Продавайте детей.

Против такого простодушия Смит написал в 1759 году "Теорию нравственных чувств". Мало кто из экономистов и их противников заглядывал в нее. И хотя ее можно рассматривать как основополагающий текст западной социальной психологии, мало кто из социальных психологов ее читал. Первое предложение книги гласит: "Как бы ни был эгоистичен человек, в его природе, очевидно, есть принципы, которые интересуют его в судьбе других людей и делают их счастье необходимым для него, хотя они не получают от него ничего, кроме удовольствия видеть его"². Далее Смит прямо и подробно обличает Гоббса и Бернарда Мандевиля за их зависимость только от благоразумия и сведение всех побуждений к простому эгоизму в стиле Люси Стил.

Тем не менее, в северо-западной Европе к середине XVIII в. пруденциальные аргументы, часто в простодушной форме, стали пользоваться заметно большей популярностью, чем в века мужества и веры. Поэтому через семнадцать лет после "Теории нравственных чувств", в "Богатстве народов", Смит привел аргументы против превышения буржуазного своекорыстия, например меркантильной системы защиты, в крутом, своекорыстном наставлении, как вопросы "полиции", то есть политики, то есть благоразумия. Он, например, предупреждал, что интересы купцов и фабрикантов "всегда в некоторых отношениях отличаются от интересов общества и даже противоположны им".³ Поэтому Смит не рекомендовал править буржуазии и фактически поддерживал традиционную политику помещичьих классов. В то время "Богатство народов" читалось как атака скорее на буржуазные схемы, направленные на достижение монополии с помощью правительства (которая вечна), чем на навязчивую социальную инженерию со стороны правительства (которая ожидает двадцатого века), как в письме Хью Блэра к Смиту от 3 апреля 1776 года: "Вы оказали большую услугу миру, разрушив всю заинтересованную софистику купцов, которой они опутали весь предмет торговли"⁴ "Шум и софистика купцов и фабрикантов, - заявил Смит, - легко убедили [остальное общество], что частный интерес части, причем подчиненной части общества, является величайшим интересом целого"⁵.

Так было и с протекционизмом, будь то аристократический, буржуазный или пролетарский, вплоть до наших дней. Дени (или Дионисий) Папен (1647 - ок. 1712 г.) в 1688 г. усовершенствовал идею голландца Христиана Гюйгенса о паровой машине - "Паровые цилиндры, - отмечал он, - могут быть использованы для самых разнообразных целей" - и, как предполагается, построил в 1707 г., за столетие до Роберта Фултона, пароход с боковыми веслами (есть некоторые сомнения, что он действительно это сделал, но теорию он приобрел десятилетиями раньше и, несомненно, в то время приобрел некий вид судна, представляющий угрозу для корыстных интересов). Лейбниц был впечатлен и поддержал ходатайство Папена перед курфюрстом о разрешении спуститься на пароходе по реке Везер до Бремена. В разрешении было отказано. Возможно, сам курфюрст подстрекал речников напасть на судно и уничтожить его, что они и сделали. Папену удалось спастись в Англии. Американский профессор, прочитавший переписку Папена и Лейбница, возмущенно писал в номере журнала Scientific American за 1877 год, что Папен "подвергался преследованиям из-за вреда, который, по мнению невежественных и завистливых людей, его изобретения нанесут промышленности страны"⁶ В Америке 1877 года, за некоторыми поразительными исключениями, такими как законы Джима Кроу, которые только предстояло ввести в действие, невежественные и завистливые люди не имели преимущества в экономике.

Подобная защита существующих интересов от созидательного разрушения была обычным делом в древности. Рама для чулок Уильяма Ли была отклонена королевой Елизаветой, а затем Яковом I на том основании, что она нанесет ущерб индустрии ручного вязания. (В конце концов, возможно, отсутствие патента было и к лучшему, по сравнению, скажем, с жесткой монополией Уатта на паровой двигатель полтора века спустя или монополизацией Эдисона три века спустя. Вязание на машинах фактически распространилось в слабой в гильдиях Англии, а со временем и во Франции). Люди в добентамской Европе видели в государстве лишь инструмент интересов, ничего общего с бескорыстным органом, и уж точно не инструмент прогресса. А когда оно пыталось стать инструментом прогресса, как в случае с хронически вмешивающимся французским государством, то часто делало неправильный выбор, руководствуясь ошибочными теориями и монопольными интересами.

Поэтому более современное понятие "государство против монополии" (понятие, разработанное в конце XIX в. историком права Гербертом Ховенкампом, который называет его первым движением "право и экономика") в 1776 г. рассматривалось как ошибка.⁷ Представление о том, что ганноверское государство может быть "противодействующей силой" монополии, показалось бы шотландцу XVIII в. просто смешным. Ведь, как неоднократно подчеркивал Смит в своей книге об интересах, государство изначально создало монополии. С тех пор государство не стало менее искусным в создании преимуществ одной группы граждан перед другой. Буржуазный меркантилизм, на который жаловался Смит, по-прежнему процветает в призывах покупать американское, в защите гигантских ферм в Северной Дакоте, выращивающих свекловичный сахар, или в сотнях профессий, защищаемых лицензиями, выдаваемыми государством.

Адам Смит хорошо знал эти интересы и потратил последнюю треть своей книги 1776 года на борьбу с ними. Но он знал и другую правду - о силе ярости, и знал, что клерикалы могут играть историческую роль во благо или во зло независимо от интересов того или иного сектора или социальной группы. С тех пор частные интересы неоднократно пытались восстановить меркантилизм, используя свое влияние на государство, чтобы продлить в соответствии с Законом о защите Микки Мауса 1998 года срок действия авторского права с жизни создателя плюс пятьдесят лет до жизни плюс семьдесят лет, передав его от нынешних потребителей далеким и ныне богатым и праздным наследникам давно умершего Уолта Диснея, за счет эффективного использования изображений и песен в настоящем. Компания Myriad Genetics запатентовала