Трудно сказать, как могли бы повернуться события. Поверить слухам – поверили. А вот действия в ответ могли быть какие угодно.

Разлад между двумя армиями еще больше усилился. Шведы напрямую обвиняли союзников, что те не поддержали избиваемую шведскую пехоту, предпочли уклониться от боя. Мол, нынешнее поражение – это следствие отказа саксонских кавалеристов идти в атаку. Иначе итог сражения мог быть иным. При этом забывалось, что толку в лесу от кавалерии – ноль.

Но чего не наговоришь, лишь бы оправдать собственную неудачу и свалить вину на других!

В свою очередь саксонцы огрызались, как могли. Их дух упал окончательно. Желание воевать пропало. Оно с самого начала было не слишком велико. Пока речь шла о короткой прогулке с гарантированным успехом и грабежом города – еще куда ни шло. Но пустое прозябание у рижских стен и перспектива генерального сражения с главными русскими силами не устраивали никого.

Потому известие о том, что Курляндия захвачена русскими, породило среди саксонцев откровенную панику. Теперь все казалось потерянным. Даже пути бегства.

Все держалось только благодаря силе воли Карла. Но шведский король был ранен…

Во время панического отхода произошло еще одно событие, для большинства оставшееся совершенно незамеченным. В Икскюле шведский разъезд наткнулся на человека, которого долго и безуспешно пытался увидеть Карл Двенадцатый.

Не просто, конечно, наткнулся. Попавшее в руки шведам письмо было подписано, потому Паткуля искали. В предчувствии удачи король был готов простить изменника и отменить в его отношении приговор. Вернее, заменить его на не столь фатальный. Вместо смерти конфисковать имущество и лишить дворянства, к примеру.

Нет, даже дворянства можно не лишать, если сведения подтвердятся. Пусть Паткуль живет и хвалит королевскую щедрость и доброту. Только в глаза ему посмотреть.

Потому Паткуля искали весьма целенаправленно. Вряд ли изменник останется в русском лагере накануне разгрома своих нынешних покровителей. Скорее всего, затаится где-нибудь поблизости и попробует прикинуться невинной овечкой.

В каждую из поисковых партий был обязательно включен солдат или офицер из местных уроженцев. Паткуль был в свое время достаточно популярной личностью в Лифляндии, и многие знали его в лицо. Те же местные уроженцы сильно бы пригодились по пути следования основной колонны, может, кто-то даже и сообразил бы о вероятной засаде, узрев знакомые места, но что сделано, то сделано.

Король увидел бывшего подданного не в лучший момент своей жизни. Его Величество лежал на конных носилках, и лишь нервное напряжение удерживало сознание на грани между явью и беспамятством.

– Здорово, Иоганн. – Губы Карла скривились. Непонятно – в усмешке или гримасе боли.

Ответа король ждать не стал. Почувствовал, что не слишком похож сейчас на грозного повелителя крепкого государства. Потому от дальнейшей беседы уклонился, лишь бросил толпящейся вокруг свите:

– Стеречь как зеницу ока! Головой отвечаете!

После чего на какое-то время забыл и о собственном приказе, и о существовании Паткуля.

Ненадолго. На следующий день часть войск была выстроена аккуратным четырехугольником, в центре которого возвышался новенький эшафот. На церемонии присутствовал и кое-кто из саксонцев. Конечно, генералов. Простых солдат не позвали, да им было все равно. Что они, казней не видели?

Но если солдаты отнеслись к известию о поимке какого-то шведского врага равнодушно, то Флеминг с приближенными на всякий случай обсудили ситуацию. Они помнили: еще недавно Паткуль состоял на службе у Августа, да и последний в беседе с командующим признался: союз со Швецией возник не без влияния перешедшего на русскую службу авантюриста.

Следовало решить, как отнестись к пойманному. Может, выразить протест от лица курфюрста? Хотя… Вопрос интересный: кому, собственно, служил Паткуль? Не было его, вдруг не пришлось бы торчать среди здешних снегов?

А если бы шведы не перехватили последнее послание? Кто тогда бы вышел в злосчастный поход со всеми вытекающими последствиями?

Так что пусть Карл разбирается со своим бывшим подданным. Это их внутренние проблемы.

Надо отдать Паткулю должное – вел он себя достойно. Не скулил, не ныл. Спокойно исповедовался патеру, так же спокойно взошел на эшафот.

Карл сидел напротив в кресле. Кресло служило еще и носилками: ходить сам король не мог. В принципе Паткуль мог бы даже гордиться. Далеко не каждому удается в свой последний миг узреть коронованную особу.

Гордился ли бывший помощник губернатора – кто знает? Но на короля посмотрел, и взгляд Паткуля был надменен и горд, словно из них двоих повелитель сейчас стоит на эшафоте, а не наблюдает за зрелищем из покойного кресла.

А потом палач поставил жертву на колени. Топор сверкнул, и голова Паткуля покатилась в снег…

Вечером королю стало совсем плохо. Раны не были смертельны сами по себе, но успели загноиться, и король метался в бреду, как какой-нибудь нищий бродяга.

С болезнью Карла раскол в лагере еще больше усилился. Теперь он перешел на генеральский уровень. Ведь одно дело – подчиняться королю, пусть и чужому, и другое – чужому генералу. Тут еще вопрос: кто же главнее в табели о рангах?

Вечный вопрос всех носящих военную форму и сумевших подняться повыше по длинной лестнице армейской иерархии…

Дух шведов тоже надломился. С ними временно не было взбалмошного, но упорного и волевого короля. Предоставленные сами себе генералы смогли спросить себя, а затем и друг друга: зачем они здесь? Опытные вояки прекрасно знали, что крепости без тяжелой артиллерии им не взять, так какой смысл торчать у рижских стен и дожидаться подхода русской армии?

Когда же эта армия обнаружилась в тылу, очередной воинский совет проявил не свойственное ему единодушие. Да и что оставалось делать в подобной ситуации? Отступление – это не разгром. В нем нет бесчестия. Вполне обычное на войне дело.

Зато какой был фейерверк! Огонь празднично рвался в низкое серое небо, пожирая остовы никому не нужных кораблей и окончательно брошенных домов. Раз не мое, так ничье. А ничье жалеть не пристало.

Две армии уходили под зарево этого пожара, и шаг их был довольно скор. Даже несмотря на усталость и настроение.

Дух – это очень хорошо. Он позволяет совершить то, что в обычных условиях кажется невозможным. Преодолеть высоченные горы, пройти через дремучие леса, прорваться сквозь неисчислимые вражеские полчища. Была бы вера в конечную цель.

Если же веры нет, то угроза бывает не меньшим стимулом. Спеши, солдат. Смерть идет по твоим пятам. Она караулит впереди и с боков, и потому не ведай усталости. Жизнь дается один раз, и потому спеши, солдат!

– Что это? – Петр был зол.

Пусть противник отступил, не приняв сражения, пусть город устоял и зимняя кампания была выиграна, однако едва ли не любимое детище царя – корабли – превратилось в груду жалких головешек.