— Простите мою сдержанность, но сегодня особый день…

Николя перебил его.

— А потому мы еще более вам признательны, что вы приняли наше приглашение вновь проявить свои таланты на ниве правосудия.

Сансон помахал рукой, словно отгоняя назойливую муху, и Николя тотчас пожалел, что употребил слово «правосудие».

— О! мои таланты… Если бы Господь даровал мне милость и позволил трудиться только на сей ниве… Но давайте приступим к делу, кое побудило вас призвать меня.

— Новорожденный младенец, или же младенец, скончавшийся во время родов, найденный в подвале, где его закопали, завернув в пеленку. Без сомнения, это случилось не очень давно, дней пять-восемь назад.

— Вижу. И, как я полагаю, целью вскрытия является ответ на вопрос, имеем ли мы дело с убийством, или же младенец появился на свет мертворожденным.

— Вы правы, именно это мы и хотим узнать.

— Главное, — произнес палач, — убедиться, что ребенок скончался не при родах. Полагаю, именно это вас интересует более всего?

— Разумеется, дорогой собрат, — произнес Семакгюс. — Ибо если плод так и не увидел свет, значит, нет и состава преступления, не так ли? А у новорожденных жить означает дышать. Следовательно, необходимо установить, дышал ли он.

— В противном случае, — назидательным тоном проговорил Бурдо, — мы можем выдвинуть запасную гипотезу о попытке насильственным путем вытравить плод накануне срока его естественного появления на свет.

— Господа, — кротким голосом произнес Сансон, — чтобы дать ответ на оба существенных вопроса, следует произвести исследование грудной клетки и легких, а также сердца, артериальных и венозных сосудов, состояния пуповины и диафрагмы.

— Господа, господа, — воскликнул Николя, — вы говорите словно златоусты, однако мои скромные познания не чета вашим. Умоляю, для такого невежды как я, говорите проще.

— Видите ли, Николя, — начал Семакгюс, — во время процесса дыхания легкие увеличиваются в объеме. Они изменяют свое положение и цвет и выталкивают диафрагму. Вес их увеличивается за счет протекающей через них крови, а удельный вес уменьшается, ибо расширяются они за счет воздуха. Для вас я опущу детали и не стану углубляться в исследования данного явления. Сейчас мы приступим. Мои инструменты остались в Вожираре, поэтому пришлось обратиться к хирургу из квартала Шатле. Сколько я ни уговаривал его, он не хотел мне их давать, но стоило мне упомянуть имя комиссара Ле Флока, как он немедленно вынес мне инструменты. Вы, друг мой, настоящий чудотворец!

Водрузив кожаный чемоданчик на стол, Семакгюс откинул крышку, и содержимое чемодана заблестело в свете факелов. Из черного матерчатого мешочка хирург извлек стеклянный сосуд с нанесенными сбоку мерными делениями. Затем он снял фрак, Сансон отложил в сторону треуголку и алую куртку, а Бурдо разжег трубку. Почти инстинктивно Николя вытащил из кармана табакерку и с ужасом уставился на стол, где эксперты приступали к вскрытию. Присутствуй при этой сцене наблюдатель, он смог бы отметить волнение, охватившее Николя, когда он увидел, как два человека, чьи достоинства, недостатки и даже пороки он давно успел изучить, сошлись в центре мрачного подвала, и, склонившись над несчастным крохотным трупиком, принялись рассекать его, бормоча малопонятные слова. Когда настал черед извлекать, взвешивать и разрезать крошечные органы, он закрыл глаза. Наконец, легкие новорожденного опустили в сосуд с водой, и процедура вскрытия, показавшаяся ему бесконечной, завершилась. Хирурги вымыли руки и, вполголоса обменявшись загадочными фразами, повернулись к комиссару.

— Итак, господа, — произнес Николя, — к какому заключению вы пришли — если проведенная вами работа вообще позволяет сделать какое-либо заключение?

— Плод дышал, и мы в этом убеждены, — констатировал Семакгюс.

— Мы исключаем возможность наступления смерти во время родов, — поддержал его Сансон.

— Вся поверхность легких имеет ровный розовый цвет. А сами легкие легче воды.

— Хорошо, я верю вам обоим. Но если извлеченный из материнской утробы плод был жив, можете ли вы определить, явилась ли его смерть естественной или же насильственной, и, если последнее утверждение верно, то каким способом его лишили жизни?

Скрестив руки на груди, Сансон после недолгого молчания начал объяснять:

— Ребенок родился нормальным, с правильным, и даже красивым телосложением, поэтому мы исключили врожденное уродство, часто являющееся причиной смерти новорожденных. Мы не обнаружили следов затрудненных родов, однако, принимая во внимание состояние тела, с полной уверенностью мы этого утверждать не можем. Мы не обнаружили симптомов удушья…

— Так, значит…?

— Значит… Мы предполагаем пупочное кровотечение. Пуповину вовремя не перевязали, и это повлекло за собой смерть. Согласно закону, тот, кто прибег к такому способу, должен быть осужден как детоубийца. Мы считаем, что убийца, подождав, пока вся кровь вытечет из тельца, перевязал пуповину, чтобы скрыть свое преступление. Таким образом объясняется, почему вы не нашли ни окровавленных пеленок, ни следов крови на земле, куда опустили тело и где его закопали.

— Ужасно, — с трепетом произнес Николя.

Семакгюс поднял голову.

— Разумеется, а вы как думали? Впрочем, когда человек не в себе, он вполне может решить, что оставить младенца на земле терять кровь не является преступлением. Скорее всего, преступник полагал, что он всего лишь предоставил природе сделать свое дело, а сам он тут не при чем. Мы же уверены, что совершено детоубийство, ибо новорожденный, увидев свет, задышал.

— Господа, я еще раз благодарю вас. Но прежде чем расстаться, прошу вас еще об одной услуге. Бурдо, вы принесли аптекарский пузырек, найденный у старьевщика?

Покопавшись в кармане фрака, Бурдо вытащил пузырек.

— Не сможете ли вы мне сказать, что было налито в сей флакон?

Семакгюс взял пузырек, открыл стеклянную пробку и поднес к носу. Он так старательно обнюхивал пробку, что от усердия его большой нос покрылся складками. Потом он протянул пробку Сансону, и тот повторил его действия.

— Все очевидно, — произнес палач.

— Остатки порошка еще сохранились, — поддержал его корабельный хирург. — И если добавить чуть-чуть воды, его возможно обнаружить…

Семакгюс направился к фонтанчику, бившему из медной чаши, намочил под тонкой струей палец и, осторожно капнул на горлышко сосуда; капля тонкой струйкой стекла по стенке. Корабельный хирург закрыл флакон пробкой и потряс его. Затем он попросил Бурдо раскурить трубку, и когда табак занялся, он несколько секунд подержал над ним дно флакона.

— Нагревание ускоряет процессы смешивания изготовления настоя…

Вновь открыв флакон, он вдохнул и передал его Сансону; тот кивнул, подтверждая его слова.

— Лауданум.

— Млечный сок снотворного мака, наркотик и снотворное, — эхом отозвался Семакгюс.