— Тогда не могли бы вы оказать мне любезность и сообщить, где бы я мог его найти?

— Почему бы и нет? Вы такой вежливый! Он зван к мадемуазель Гимар, она сегодня вечером устраивает большой прием на улице Шоссе д'Антен. Однако он явится туда не ранее десяти часов, а до того ему надо побывать во многих местах.

— Могу я злоупотребить вашей добротой и спросить, намеревается ли он вернуться домой сегодня ночью?

— Злоупотребляйте, злоупотребляйте, я привыкла… Не думаю… Даже почти уверена. Он, без сомнения, отыщет парочку хорошеньких ножек…

И она шаловливо рассмеялась.

— Это означает? — спросил Николя.

— Ничего не означает, я сама не знаю, что говорю. Он всегда возвращается под утро. Мы могли бы подождать его вместе…

Сказано без навязчивости, однако с подмигиванием и призывным покачиванием бедер.

— Увы! — ответил Николя. — У меня слишком срочное дело. Тем не менее, я благодарен вам за предложение.

Подобно актрисе, приветствующей публику после окончания спектакля, она сделала нечто вроде реверанса, и молча продолжила заниматься собственным туалетом.

В поисках своего экипажа Николя вновь пришлось основательно попутешествовать в лабиринте извилистых улочек. Пробило половину четвертого, и он понял, что не стал бы биться об заклад, что сумеет отыскать Ретифа до наступления вечера. Однако, если Ретиф сказал, что отправляется к Гимар, танцовщице из Оперы и нынешней знаменитости, то, скорее всего, его, действительно, пригласили к сей многопочитаемой богине, постоянно окруженной толпой обожателей и поклонников, и он туда явится. Николя стал вспоминать досье Гимар, с которым он недавно ознакомился исключительно из любопытства — после того, как узнал, что его друг Лаборд ей покровительствует. Не секрет, первый служитель королевской опочивальни питал неизменное пристрастие к юным и хорошеньким особам из королевской Академии Музыки. Выйдя на подмостки статисткой кордебалета, через десять лет Мари-Мадлен Гимар уже собирала на свои спектакли весь высший свет. Многие сильные мира сего, среди которых епископ Орлеанский и побежденный при Росбахе маршал Субиз из-за нее разорились. Говорили, что на узком и длинном участке, расположенном в конце Шоссе д'Антен она хотела построить дом и собственный театр и уже заказала проекты архитектору Леду. Уже был нарисован фриз: коронация музы танца Терпсихоры. Венценосная муза ехала во главе процессии на колеснице, влекомой купидонами, вакханками, грациями и фавнами. Но так как разрешение на строительство Гимар еще не получила, Николя предположил, что она устроит прием на участке, выбранном ею под будущий особняк.

После зрелых размышлений он решил вернуться в дом на улице Монмартр и сменить костюм, а затем отправиться на улицу Шоссе д'Антен, где наверняка будет Лаборд, который, несомненно, облегчит ему задачу проникновения на прием. На миг у него возникло искушение использовать предоставленное ему волею случая время для ареста майора Ланглюме, но не будучи уверен, что застанет майора дома, он решил изгнать эти мысли, возникшие, как он считал, исключительно из желания утолить свою злость и личную неприязнь к майору. На улице Монмартр он узнал, что утомленный зудением Марион и Катрины, вдвоем насевших на стареющего прокурора, Ноблекур согласился выпить добрую порцию очищающего кровь отвара, дабы предотвратить последствия дозволенной врачом отмены диеты. Заклеймив позором врача, допускающего подобные вольности, кумушки, наконец, успокоились, и занялись изготовлением варенья из вишни, кисловатый аромат которой успел проникнуть в каждый уголок дома. В детстве Николя обожал снимать пенку с варенья, и сейчас он горько пожалел, что у него нет на это времени. Проходя мимо кухни, он предупредил обеих матрон, что идет мыться во двор к источнику и будет принимать водные процедуры в чем мать родила. Заявление вызвало бурный протест: его обвинили в оскорблении стыдливости, а потом предостерегли, заявив, что своим постоянным мытьем он наживет себе проказу. Пуатвен, в таких случаях обычно хранивший молчание, на этот раз поддержал Николя, сказав, что коли мытье под струей воды хорошо для лошадей, то, значит, и для людей оно не может оказаться вредным. Все долго смеялись над его заступничеством. Когда Николя покидал кухню, вслед ему летели то возмущенные, то насмешливые тирады Катрины и Марион.

Совершив обещанное омовение, он отправился одеваться, но задержался перед зеркалом. Вместо хрупкого молодого человека, когда-то делавшего первые шаги на службе королю, перед ним предстал зрелый мужчина крепкого сложения. Черты лица, сохранившего овал юности, заострились, в уголках глаз появились первые морщинки, а шрамы, старые и новые, превратили приветливое выражение лица в серьезное. И все же, разменяв третий десяток, он выглядел по-прежнему молодо: пережитые испытания почти не отразились на его внешности. Поэтому, заметив в волосах седую прядь, он удивился и счел ее неуместной. После недолгих размышлений он выбрал шелковый фрак сливового цвета и галстук из голландских кружев; завязывая галстук, он с удовольствием пропустил сквозь пальцы кружевные волны, наслаждаясь их легкостью. Стянув волосы лентой в тон фраку, он украсил башмаки блестящими серебряными пряжками. Не имея приглашения, он обязан был одеться с особой тщательностью, дабы сразу настроить хозяев в свою пользу. Повышенные заботы о внешности оправдывало и присутствие Лаборда: его друг слыл законодателем мод как в Париже, так и в Версале, и Николя не хотел заставлять его краснеть.

В десять часов он сел в экипаж. За то время, пока он занимался своим туалетом, кучер успел не только отдохнуть, но и поменять лошадь. Улица Шоссе д'Антен проходила неподалеку от театра Итальянской комедии, где в свое время он проводил расследование. Квартал к югу от Монмартрского холма, где расположился замок Поршерон, до сих пор не обрел городской облик. Застройка Шоссе д'Антен шла только на участках, пущенных в продажу религиозными орденами, владельцами значительной части тамошней земли. Вокруг редких домов еще простирались сады и болота, однако все больше состоятельных людей приобретали здесь участки для строительства роскошных особняков.

Он проблуждал довольно долго, прежде чем увидел скопление экипажей и лакеев с факелами. Посреди фруктового сада стоял длинный дощатый павильон, расписанный объемным архитектурным декором, создававшим иллюзию роскошной постройки. К строению вела насыпная дорога. Под портиком, раскрашенным в античном стиле, чернокожие лакеи факелами освещали гостям вход. Молчаливая толпа, удерживаемая слугами на приличном расстоянии, созерцала демонстрацию роскоши. Выйдя из экипажа, Николя подошел поближе. Дворецкий, забиравший у гостей приглашения, перевязанные золотисто-коричневой ленточкой, подозрительно покосился на него. Не желая ссылаться на свою должность, Николя спросил, здесь ли господин де Лаборд. Вопрос, прозвучавший из уст красивого мужчины в элегантном платье, неожиданно стал сезамом: комиссара мгновенно пропустили. Внутри павильон оказался разделенным на несколько помещений, богато обставленных и украшенных цветами. В центре находился просторный зал приемов, двери которого выходили в сад, позволяя гостям насладиться теплом июньской ночи. Столы ломились от изысканных закусок, тут же высились пирамиды из фруктов. Армия слуг, сидя на корточках перед ящиками с прохладительным, открывала бутылки с шампанским и красным бургундским вином и раздавала толпившимся вокруг гостям стаканы и бокалы на тонких ножках. Посреди шумной толпы Николя не сразу заметил группу мужчин, почтительно толпившихся вокруг божества в полупрозрачном шелковом платье, усыпанном звездами. Он узнал Гимар; рядом с ней стоял Лаборд и на правах хозяина дома принимал приветствия. Заметив Николя, он радостно воскликнул: