— Выпейте валерьянки, Аида Матвеевна, — сказал Корнеич. А Кинтель спросил:

— Разве в статье что-то неправильное? Может, с мальчиком все было не так? — Лицо его побледнело и затвердело.

— Я не про мальчика! Я про барабанщиков! Кто дал право писать, что они не будут играть на открытии конференции! Как теперь они выйдут на сцену?!

— А разве они выйдут? — сказал Корнеич. — Они же решили, что не пойдут.

— Мало ли что они решили! Это ваше дурацкое влияние!.. Они не смеют отказываться! Есть отрядная дисциплина.

— Они барабанщики "Эспады". А не концертная бригада, — сказал Словко.

— А ты помолчи!

— А чего это я должен молчать! Я член совета!

— Друзья мои, — академическим тоном, даже слегка величественно произнес Феликс Борисович Толкунов (его очки доброжелательно поблескивали). — Мы должны сохранять согласие. Впереди столько ответственных дел… Даниил Корнеевич, следует убедить детей… я имею ввиду наших славных барабанщиков, что они в данном случае не правы. Они нанесут большой ущерб нашему клу… нашей флотилии, если откажутся. Мы провели очень большую предварительную работу перед конференцией, установили немало позитивных связей…

— "Вышли на…", — вставил Кинтель.

— Выли на ряд лиц, которые могут быть полезны нашей организации…

— И вашей диссертации, — сказал Кинтель.

Толкунов уперся в него долгим укоризненным взглядом, затем продолжил:

— Вы должны указать барабанщикам на несостоятельность их по-детски эмоционального решения. Субъективно объяснимого, но объективно вредного…

Корнеич смотрел на него со спокойным любопытством. Возможно, думал: "Где ты так научился? Ведь был когда-то комиссаром коммунарского отряда с непреклонными законами…"

— …Я полагаю, Даниил Корнеевич, вы должным образом повлияете на этих мальчиков, — закончил Феликс Борисович.

— И девочек, — сказал Кирилл Инаков.

— И девочек, — охотно согласился Толкунов.

— Интересно, как это я должен влиять? — скучным голосом спросил Корнеич. — Я не обладаю психологическими талантами Аиды Матвеевны. У меня нет способностей к внушению, тренингам, зомбированию…

— При чем здесь зомбирование! — взвизгнула Аида.

— Впрочем, барабанщики едва ли поддались бы всяким внушениям. Не те люди, — подвел итог Корнеич.

— При чем здесь внушение! — уже спокойнее заявила Аида. — Вы можете им просто приказать!

— А почему я? — улыбнулся Корнеич. — Пусть прикажет Феликс Борисович или вы. Так сказать, официальное начальство.

— Потому что они слушают только вас!

Корнеич улыбнулся опять (Словко смотрел на него с удовольствием).

— Они не послушают и меня… Аида Матвеевна. Когда вы были еще первоклассницей-отличницей в белом фартучке и с большими капроновыми бантами, в "Эспаде" было принято решение, что группа барабанщиков — особая организация. С автономными правилами. Решения, которые они принимают насчет своих дел, отменить нельзя. И нельзя заставить выполнить приказ, который считают неразумным. Так же, как, например, нельзя командира судна заставить выйти на воду, если он полагает, что яхта не готова, а экипаж неопытен… Извините за прописные истины.

— Барабаны не яхты, — заявила Аида. — Глупо сравнивать.

— Ничуть не глупо, — сказал Кирилл Инаков.

Аида уперлась ладонями в стол. Отдула от лица обвисшую прядь.

— Завтра у них выступление. Сегодня вечером — репетиция. И они должны сделать выбор: или они барабанят на конференции, или… не поедут в лагерь.

— Ва! Вот они испугаются-то! — подал голос флаг-капитан Равиль Сегаев.

— Интересно, кто это решил? — очень ровным тоном спросил Корнеич.

— Я!.. То есть мы с Феликсом Борисовичем! Как руководители, утвержденные объединением "Солнечный круг"!

— Это должен решать совет! — вмешался Кинтель. — Это дело отряда, а не вашего чиновничьего "Круга"!

— И… прекрасно, — неожиданно согласилась Аида. — Совет так совет. Давайте голосовать.

"Она что, рехнулась? — мелькнуло у Словко. — На что она надеется?"

Она не рехнулась. Она была все-таки психолог. Это Словко не рассчитал…

Советы в "Эспаде" были разные. Все вопросы, которые касались корабельных дел, плаваний, состава экипажей, организации гонок решал совет командиров яхт вместе с инструкторами по морскому делу. Толкуновы туда и не совались (и там бы им не на что было рассчитывать). А в Общий совет, который ведал повседневной жизнью отряда, входили капитаны "Эспады" и все инструкторы. Здесь принимали новичков, "мылили шею" провинившимся, присваивали звания и утверждали планы разных дел: походов и поездок, занятий в лагере, съемок очередного фильма, выпусков газет и альманаха… Порой между двумя советами возникала неразбериха, тогда они собирались вместе. А если возникал какой-то очень важный вопрос, его решал общий сбор…

Сейчас был здесь "сухопутный" совет. Да, конечно, Корнеич и Кинтель, Словко и Кирилл, Равиль и Ольга Шагалова… Но и… Аида с Феликсом, и Аллочка Смугина (руководитель пресс-центра), и девятиклассница Вероника Губавина, которая по причине слабого здоровья и чрезмерного веса не ходила на яхтах, зато ведала хозяйственными делами на всяких праздниках, постановках, отвечала за шитье театральных костюмов и… готовность парусов (тоже считалась инструктором). Именно она была ярой сторонницей, чтобы паруса шились в мастерских, а не в отряде. В общем, полностью Аидин кадр, как и Аллочка… А еще был капитан Шурик Завьялов — командир "Хоббита". По правде говоря, странный человек. Скучноватый какой-то. Словко никогда не мог понять его. Шурик ни с кем не спорил, ни с кем вроде бы не дружил, аккуратно делал все дела, занимал средние места на гонках и кажется был этим доволен. Правда, в одном он был хорош — когда строили яхты, лучше многих работал инструментами, ловко вычерчивал детали обшивки, умело соединял части набора. За это его ценили, за это и дали весной звание капитана…

…— Совет так совет. Давайте голосовать, — сказала Аида. — Как ставим вопрос?

Постановка была ясна. Если мятежные барабанщики завтра не выступят на открытии конференции, их не возьмут лагерь, на встречу отрядов из разных городов, которую второй год организует "Эспада" (и которая называется "Лето у костра").

— Кто за такое решение? — бесцветным голосом спросила Аида. Подняла пухлую ладонь и стала смотреть поверх голов.

Почти всё можно было предугадать. Словко не удивился даже, когда руку поднял Завьялов. Но Шагалова-то!..

Ольга Шагалова, которая плакала, когда сжигали "Тома Сойера", которая возилась с пришедшим из ночного леса Рыжиком, которая… она ведь раньше тоже была барабанщиком! Да, видать, хорошо поработала Аида на своих тренингах, на занятиях типа "Повышение уровня толерантности в рамках сложившегося детского социума"…