Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Расставшись с Конвеем, Кейт обратилась за помощью к своей сестре Элизабет, но прожила у нее недолго. Подобно Эмме и Гарриет, Элизабет быстро поняла, что не может терпеть поведение сестры. В сентябре того же 1881 года Кейт вновь обвинили в пьяном дебоше и забрали с улицы, где она выкрикивала непристойности в адрес прохожих. На этот раз в тюрьму ее не посадили, однако семья Кейт оказалась менее снисходительной, чем закон: к концу 1881 года Элизабет также разорвала все связи с младшей сестрой.
Брошенная всеми, Кейт обратилась к Элизе, единственной из сестер, с кем у нее сохранились отношения.
Элиза Голд овдовела еще до 1881 года. Хотя Элиза была женой мясника – уважаемого, квалифицированного ремесленника, – ее семья оказалась в тяжелом финансовом положении. Супруг никак не позаботился о том, чтобы после его смерти Элиза была обеспечена. Как и многие женщины, оказавшиеся в схожей ситуации, Элиза после смерти супруга начала бедствовать. У нее не было ни накоплений, ни пенсии, а сын еще нескоро мог начать зарабатывать самостоятельно. Перед Элизой встала острая необходимость как можно скорее найти себе нового партнера[288]. О Чарльзе Фросте, который стал ее вторым мужем, известно мало. Мы знаем, что он тоже был вдовцом. Элиза и Чарльз предпочли не связывать себя законными узами: представители рабочего класса часто делали так, вступая в новые отношения после смерти супругов. В интервью журналистам после убийства Кейт Элиза сообщила, что ее «муж» «работал в порту и разгружал фрукты», а иногда торговал книгами на станции Ливерпуль-стрит[289].
Элиза и Джеймс Голд жили рядом с ее сестрами, в Клеркенвелле или Хокстоне. Но овдовев и связав свою судьбу с Чарльзом Фростом, Элиза переехала в Уайтчепел. С 1881 года Фросты занимали мансардную комнату в доме № 6 по Трол-стрит. С Элизой и Чарльзом проживали ее сын и его дочь от предыдущих отношений. Новый дом Элизы располагался в не самом благополучном месте. В Хокстоне она жила в районе, где селились как бедные, так и относительно обеспеченные люди. Но Трол-стрит считалась одной из самых нищих улиц в Спиталфилдсе[290]. Туда-то и пришла Кейт, чтобы выпросить у сестры пару монет, обед или место на узкой койке.
Кейт, если у нее находилось лишних четыре пенса, снимала койку в ночлежке «Куниз» в доме № 55 на Флауэр-энд-Дин-стрит, неподалеку от дома сестры. В этой же ночлежке жил Джон Келли, который вскоре занял место Томаса Конвея в жизни Кейт. По словам Келли, явно приукрашенным журналистами, он «положил глаз» на Кейт, когда она поселилась в доме № 55 по Флауэр-энд-Дин-стрит. Они «часто попадались друг другу на глаза», прониклись взаимной симпатией и «решили сойтись»[291].
Если Томаса Конвея Эддоусы недолюбливали, то их презрение к Джону Келли и вовсе не знало границ. Эмма считала, что после расставания с Конвеем жизнь Кейт «покатилась по наклонной»: пока Кейт жила с ним, у нее по крайней мере «был чистый и комфортный дом»[292]. С Келли ей пришлось довольствоваться грязной временной койкой в ночлежке. Хотя Келли описывали как «спокойного, мягкого» человека – полную противоположность Томасу Конвею, – в глазах родных Кейт он обладал одним главным недостатком, которого у Конвея не было: он пил, причем тяжко. Энни, винившая мать в распаде семьи, высказалась на счет Келли однозначно: «Я никогда с ним не разговаривала, и он мне не нравится»[293].
Что бы ни думали ее родные, освободившись от деспотичного Конвея, Кейт почувствовала себя счастливее, хотя ее жизнь нельзя было назвать стабильной. Они с Келли любили выпить, были веселыми, компанейскими людьми и пользовались большой популярностью среди своих соседей в ночлежке[294]. В интервью газетчикам обитатели дома № 55 по Флауэр-энд-Дин-стрит рассказывали, что Кейт всегда готова была спеть, когда ее просили, и не жалела последних четырех пенсов, если у кого-то из ее друзей не хватало денег на ночлег. Какое-то время они с Джоном работали: как и Элизабет Страйд, Кейт помогала по дому еврейским семьям, а Джон работал на рынке, но заработок его был мизерным и нестабильным.
Хотя Кейт и Джон считали ночлежку своим домом, подобно многим обитателям уайтчепельских ночлежек они не могли позволить себе снимать там койку каждую ночь. На дознании коронера Келли сообщил, что они с Кейт ночевали то в «Куниз», то в доме № 52 по Флауэр-энд-Дин-стрит, а иногда шли в общежитие однодневного пребывания или оставались на улице. Кейт привыкла ночевать под звездами, ведь она скиталась полжизни, и в Спиталфилдсе ее хорошо знали. После ее убийства несколько бездомных женщин первыми откликнулись на призывы властей и опознали ее. Она была одной из «десятка-другого несчастных бродяжек, не имевших средств заплатить за ночлег» и потому собиравшихся в заброшенном сарае на Дорсет-стрит[295].
Поскольку Кейт и Келли перебивались случайными заработками, они не могли подолгу задерживаться на одном месте. По записям из общежитий кратковременного пребывания можно проследить, что в 1883 году пара регулярно ходила в Кент – судя по всему, на заработки – и перемещалась между Лондоном, Дартфордом, Севеноксом и Чатемом. Кейт продолжала заниматься торговлей: видимо, за двадцать с лишним лет коробейничество стало для нее не только способом заработка, но и образом жизни. Она привыкла к кочевому существованию, и оно наверняка казалось ей более привычным, чем оседлая жизнь. Бродячий торговец свободен от обязательств перед всеми, даже перед своей семьей, – этот урок она усвоила хорошо.
После того как Кейт сошлась с Джоном Келли, даже ее сестра Элиза и дочь Энни попытались дистанцироваться от нее. Энни ушла из дома, когда ей не исполнилось еще двадцати, и поселилась с Луисом Филипсом, за которого впоследствии вышла замуж. Филипс собирал ламповую копоть, которая шла на изготовление черной краски. На дознании коронера Энни заявила, что Кейт преследовала их с Луисом, регулярно приходила к ним домой в нетрезвом виде и умоляла дать ей денег. Ситуация стала невыносимой, и Филипсам пришлось переехать. По словам Энни, покуда мать пила, с ней