– Почему не оставила? Оставила. Баба Люба сказала, что через два дня ягодки еще поспеют, снова пойдем собирать. А еще Муркины котята сегодня пытались из коробки вылезти. Не получилось, решили завтра еще раз попробовать.

– Прям так и решили? Сами? – Дима добродушно улыбается.

– Ага, это я им посоветовала. А еще бабуля на Мурку ругалась и Джекки тоже досталось. Сильно–сильно.

– За что?

– Мурка все огурчики на грядке съела. Одни хвостики остались. Баба Люба хотела посолить, а солить нечего. А Джекки ямку выкопал прямо на грядке.

– И что на это сказали Мурка и Джекки? 

Дима старается держать серьезное лицо, но глаза его выдают – он смеется. Маринка такая забавная.

– Мурка сказала "Мяу. Мяу–мяу" и к котяткам ушла в коробку. А мне ее жалко стало, я ее погладила. А Джекки виновато хвостиком повилял и к маме Джесси убежал.

– Вот проказники.

– А еще баба Люба сказала, что Джекки уже большой и ему надо искать другую семью. А вдруг его там не будут любить так, как я?

– Да как же его не любить? – встреваю тоже. – Он такой хорошенький.

– Хорошенький. Самый лучший.

Марина так грустно вздохнула, что у меня защемило сердце, и я вот–вот скажу, что согласна забрать Джекки к нам домой. Даже рот уже открыла, чтобы произнести добро на щенка. Но как представила, что этот хорошенький вырастет размером с маму…

– Марина, не переживай, – опередил меня Дима, – я поговорю с бабой Любой, она Джекки никому не отдаст. Он будет твоим, и ты будешь приезжать и играть с ним. Идет?

– Правда? – Маринка подскакивает на месте – не верит. – Честно–честно?

– Честное слово.

– А можно еще котеночка оставить? Рыженького? – складывает руки в умоляющем жесте и строит нам обоим жалостливые глазки.

– Это который Персик?

– Да.

– Можно. Скажу тебе по секрету, – Дима заговорщически понижает голос, – скоро ваше чудовище купит дворец, и мы заберем туда и Джекки, и Персика, будешь играть с ними сколько хочешь.

– Правда? – Маришка по–моему сейчас лопнет от счастья. Подскакивает с места, подбегает к Диме и обнимает его на шею. – Дядя Дима, ты самый лучший!

Я закусываю губу, чтобы не расплакаться. Слишком трогательно. Слишком хорошо…

К воротам подъезжает машина, хлопает дверка. Мы прислушиваемся. Олег приехал?

Стукнула калитка. По брусчатке зацокали каблучки в такт громко бьющемуся колоколу у меня в груди. 

Перетягиваю Маришку к себе.

Из–под той черемухи, что скрывала наш поцелуй от посторонних глаз, вынырнула Юля. Окинула взглядом лужайку, улыбнулась Веронике, помахала ей, мазнула по мне, вижу – узнала, на Маришку мельком глянула, что замерла возле меня. Остановила взгляд на Диме.

– Вот вы все где! Здравствуй, Димочка! – улыбается ему во все свои тридцать два и решительно идет в нашу сторону.

Каблуки утопают в газоне, рыхлят землю, идти неудобно, но Юля старательно делает вид, что это ее не смущает. Она цветет и не сводит глаз с Димы.

"Вот и все", – шепнул внутренний голос.

Сказка закончилась слишком быстро.

Побег

Юля хороша.

Длинные волосы переливаются иссиня–черным цветом в лучах вечернего солнца. Чуть раскосые изумрудные глаза подведены черным. На скулах румянец, на губах яркая красная помада.

Такого же тона красная шелковая блузка свободного кроя оголяет одно плечо с тонкой бретелькой лифа, черные узкие брюки обтягивают стройные ноги, визуально удлиняя их. И шпильки. В руках сумочка. 

Красивая, эффектная. Глаз не отвести.

Алиса, увидев Юлю, изменилась в лице, спрыгнула с качели, подбежала к Нике, что утиной походкой шла наперерез Юле.

– Это ты ее позвала? – закричала девочка на мачеху, сжимая кулачки. – Зачем? Ненавижу тебя! – заплакала и сорвалась в дом, хлопнув входной дверью.

– Алиса! – опешила Ника.

В замешательстве остановилась. Растерянно захлопала ресницами, переводя взгляд с нас на Юлю и на дверь, за которой скрылась девочка.

Я вот тоже ни капельки не засомневалась, что это она вызвала Димину бывшую. Отвернулась от нее. Что делать?

Дима напряжен и хмур. Я его не ревную, нет. Мне просто неприятно оказаться в центре назревающих событий, явно нерадужных.

– Лена, все хорошо, – Дима говорит скорее себе, чем мне. – Я сейчас.

Поднимается с коврика, быстрым шагом идет навстречу Юле.

Я не могу не смотреть...

Она с широкой улыбкой и радостным блеском в глазах кидается на шею Диме, обнимает, целует в ровную половину лица и уголок губ. Тут же стирает помаду с его кожи. Он дергается, раздраженно отмахивается, она что–то радостно щебечет. Я не слышу их – кровь шумно пульсирует в ушах. Но я читаю по ее губам! 

Больно! Особенно в груди. Тисками давит.

– Мама, кто это? – настороженно разглядывая незнакомую тетю, прошептала Марина.

Молчу. Что сказать? Как?

– Это злая королева? Это она дядю Диму заколдовала?

– Мариш, пойдем в дом? К Алисе? Взрослым надо поговорить.

Мы поднимаемся, я беру за руку дочь, идем в дом. Марина оглядывается несколько раз на Диму. Я тоже хочу, но позволяю себе это сделать только на крылечке, перед тем как открыть дверь. Ника идет за нами. Побледнела, взгляд от меня прячет.

Юля эмоционально машет перед Димой сложенной пополам бумагой – доказательством  лучшего женского оружия на все времена.

Дима смотрит на нее с презрением. Не верит.

"Это нормальная реакция, милое мое чудовище, – мысленно говорю с Димой. – Неприятие, отторжение, неверие в то, что уже произошло и никуда не денется. Ты переспишь с этой новостью, примешь ее и твое отношение к матери твоего ребенка изменится. Ты будешь самым лучшим отцом. Я знаю".

Заходим в дом вместе с Никой. Она поднимается на второй этаж, стучит в запертую комнату Алисы.

Мы с дочкой стоим посреди гостиной, и я не знаю что делать. Мы тут как бы лишние.

– Алиса, девочка моя, открой, давай поговорим, – жалобно канючит наверху Ника.

На кухне чем–то гремит Любовь Михайловна, я вздрагиваю. Присаживаюсь на корточки перед дочкой.

– Марина, давай мы сейчас вещи соберем и домой поедем. Там Золотинка скучает... – глотаю комок в горле. Мешает говорить убедительно. – Ладно?

У кнопки глаза тоже на мокром месте. Понимает маленькая, что что–то случилось. Кивает.

Поднимаемся с ней к Алисе. Ника, завидя нас, стирает ладошкой слезы со щек, отходит от двери. Я бы тоже поревела, но не буду слабой на глазах у Диминых родных и дочери. Все потом.