Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы не колдун! Вы сам дьявол!!! — вскричал изумленный бомбист. — Отдайте деньги, я слышу, сюда кто-то идет.
— Расчет был верный. Забираете деньги позднее, когда страсти улягутся и вместе с Клавдией уезжаете… Предположу, что в Америку. Страна свободы и больших возможностей, как же, как же… Европа вряд ли пришлась бы вам по вкусу, тем более, что у Бойчука могли остаться сообщники где-нибудь в Швейцарии. Захотели бы мстить, — Мармеладов говорил задумчиво, чуть прикрыв глаза, не обращая внимания, слушает Лавр или нет, он расставлял на места последние детали головоломки. — В первую ночь вы хотели вернуться сюда за украденной добычей, уже без грима, но в саду дежурила полиция. А на следующий день вы уехали в Калугу, где и провели все это время, представляя «Позднюю любовь» для стареющего графа.
— Отдайте деньги, Мармеладов, — свободной рукой Тихоня схватил сыщика за плечо, потряс, выводя из задумчивости. — Да, да, вы все угадали. Отдайте деньги, и я поспешу к Клавдии…
— Поспешите? Да вы уже опоздали, — в голосе сыщика не было и намека на сострадание. — Начиная свое представление, вы думали, что следствие будет вестись неспешно, с ленцой, как обычно. Но, на вашу беду, ограблением заинтересовался полковник Порох. Этот следователь настолько горяч и взрывоопасен, что в рамки обычного расчета не укладывается…
— Опоздал? Что… Что это значит? — бомбист побледнел, это было заметно даже в свете тускнеющего фонаря, в котором постепенно кончалось масло.
— Порох за столь короткий срок провернул то, на что у любого другого следователя ушел бы месяц, а то и два. Он отыскал тайное логово бомбистов в Хапиловке и сегодня на рассвете взял его штурмом.
— Клавдия…
— Мертва.
Тихвинцев завыл, страшно и горько. Упал на колени, стал царапать камни и биться головой о клумбу, не замечая боли, а может быть, наоборот, желая причинить себе как можно больше боли. Тут он заметил револьвер, выпавший из рук, и поднял на Мармеладова дикий взгляд, в котором уже почти не осталось человеческого.
— Вы спросили, за что Столетов так ненавидел императора? За то, что Алексашка отнял у него все — крестьян, деньги, имение. К тому же отец лишился надежды на лучшее будущее. Ничего страшнее этого быть не может, — Тихоня зачерпнул пригоршню грязного снега, утер лицо и встал во весь рост. — По той же причине я сейчас ненавижу вас.
Фонарь, в котором окончательно выгорело масло, погас, мигнув напоследок язычком пламени.
И в тот же миг грянул выстрел.
XXXVII
Порох взбежал по лестнице, обгоняя Митю и жандармов, и первым оказался на смотровой площадке.
— Стой! Не сме-е-ей! — орал полковник, на ходу выхватывая свой револьвер.
Он опоздал всего на долю секунды. Пуля, выпущенная во мраке, с отвратительно-влажным чмоканьем ввинтилась в живую плоть, тут же эту жизнь и отнимая. Послышался звук рухнувшего тела и быстрые шаги по влажному снегу.
Полковник, не задумываясь, выстрелил вслед убегающему человеку. Бежит — значит, признал свою вину. Виноват — значит, заслуживает наказания! Он выпустил три пули, одну за другой.
— Попал! — закричал Порох, прислушиваясь к хриплым проклятиям. — Клянусь честью, попал!
Три спички чиркнули почти одновременно, оранжевые огоньки приплясывали на ветру, разгоняя мрак. К ним навстречу шагнул человек, не сразу узнаваемый в неверных сполохах.
— Братец, ты жив? Не ранен ли? — Митя обнял приятеля, ощупывая его плечи и голову — нет ли крови.
— Опасную игру затеяли, Родион Романович! — следователь оглядывался по сторонам, не спеша спрятать револьвер. — Ведь бомбист этот, как ни крути, безжалостный убийца…
— Ошибаетесь, г-н полковник! Вы намедни сказали, что заговорщики против царя разделяют мою прежнюю идейку о преступлении… И были категорически не правы. В этой банде не убийцы собрались, а младший класс церковно-приходской школы! Один за любовь, другой из ревности, третий мстить пытался… Единственная опасность, которая мне грозила — замерзнуть и слечь в горячке. Ночи-то уже холодные.
Жандарм зажег фонарь, который принес собой. В круге света они разглядели раненого, ползущего к дубам.
— А я все же думаю, что это был неоправданный риск. Если бы я поднялся по этой лестнице минутой позже, вас бы уже не было в живых! Пристрелил бы вас… Тихоня.
Он пнул убийцу пониже спины, тот застонал, развернулся и вскинул револьвер, но не успел прицелиться. Унтер-офицер наступил на руку, не давая стрелять. Двое подоспевших жандармов разоружили бомбиста и поставили на колени перед Порохом.
— Ошибаетесь, Илья Петрович. Тихоня убит выстрелом в спину, труп вы найдете за клумбой. А застрелил его как раз вот этот господин.
Он вцепился в короткий ежик волос на затылке и вывернул голову раненого.
— Да ведь это г-н Тигаев, — ошеломленно воскликнул Митя.
— Директор театра? — переспросил полковник. — Он-то здесь каким боком?
Мармеладов усмехнулся.
— И опять не угадали! Перед вами знаменитый артист Малого императорского театра Михаил Ардалионович Столетов.
— Эхма! — унтер-офицер трижды перекрестился.
Порох остолбенел, не находя слов, а почтмейстер прошептал:
— Но мы же сами видели его мертвое тело!
— Мы видели мертвое тело в развороченной квартире Столетова. И опрометчиво решили, что это Столетов. Но артист чудом избежал смерти.
— Вы тоже чудом избежали смерти! — пролаял тот, зажимая рану в левом боку. — Отпустите меня, Мармеладов. Я спас вам жизнь! Тихоня уже готов был выстрелить…
— Это вы врете, — спокойно ответил сыщик. — Тихвинцев не собирался меня убивать, во всяком случае, до тех пор, пока не узнает, где спрятаны деньги.