В любом случае, университеты стали правыми еще в 1880-х, когда изначально либеральное понятие Bildung (культурное образование в традициях Просвещения) стало более националистическим, а национализм начал постепенно приобретать биологический и расистский окрас. Среди профессоров нацистов было немного, но большинство были консервативными национал-государственниками. Как и высшие государственные чиновники со стажем и привилегиями, профессора, недавно получившие большие прибавки к жалованью, были, пожалуй, самой экономически благополучной группой в Германии; сразу за ними шли другие государственные служащие и члены свободных профессий (Weisbrod, 1996: 31). Их тяга к авторитаризму и расизму не могла исходить ни из экономических лишений, ни из неуверенности в завтрашнем дне. Преподаватели средних и высших учебных заведений, весьма склонные к нацизму, тоже были одной из самых благополучных групп в экономическом смысле. Длительное время именно учебные заведения поддерживали традиции германского национал-этатизма; затем они двинулись в сторону «народничества» и наконец радикализировались и превратились в оплоты нацизма (Kater, 1975, 1983: 44; Linz, 1976: 67; Giles 1978, 1983; Marshall, 1988).

Одна студентка 1910 г. р. рассказывает о том, как оккупация ее родного Дюссельдорфа французами укрепила ее национализм. Потом, уже в университете, друзья-студенты однажды пригласили ее с собой на нацистский митинг:

Нацисты говорили нам, что война и страдания в окопах стали откровением для Гитлера. Он понял, что титулы и богатство не значат ровным счетом ничего. Важно, что делаешь лично ты для блага своей нации. Гитлер говорил, что национализм и социализм — близнецы-братья. Националист служит благу близкого ему по крови, социализм служит братьям по классу. Из этого и возникает национал-социализм. Для нас, студентов, это означало братство, солидарность… Мы говорили: вот он, наш единственный ответ большевизму. Вот так я стала членом Национал-социалистической лиги немецких студентов» (Steinhoff et al., 1989: xxviii).

Таким образом, нацисты привлекли к себе два поколения молодых людей, в основном мужчин. Первое пришло к ним путем военного опыта, второе выросло нацистами в германских школах, университетах и молодежных движениях. Молодые интеллектуалы обсуждали новейшие идеи и пытались сочетать их с романтизмом, идеализмом, духовностью и расизмом немецкой культуры. Многие верили, что война обозначила собой закат либерально-буржуазной эпохи. Социалистическая альтернатива казалась устаревшей, материалистичной и слишком пролетарской, чтобы привлекать интеллектуалов (Mosse, 1971: 144–151). Многие предпочитали более органическое видение нации, в котором движение и государство воплощали в себе нацию и вели ее вперед по пути общественного и нравственного развития. Фашизм пленял молодых образованных мужчин, поскольку был для половины Европы последним откровением. Именно его идеологическая популярность в куда большей степени, чем экономические лишения молодого поколения, объясняла любовь к нацизму среди молодежи.

НАЦИСТСКИЕ БОЕВИКИ

Все это относится к нацистской партии — НСДАП. Однако стоит рассмотреть и парамилитарные отряды — СС и особенно СА, чья численность до переворота в десять раз превышала численность СС. К 1932 г. в этих отрядах, вместе взятых, состояло больше людей, чем в партии. Лишь около половины их членов одновременно состояли и в партии — так что можно сказать, что эти полувоенные формирования представляли собой альтернативные пути к фашизму. В табл. 4.3 в Приложении я привожу соответствующие данные, более полные для СА, чем для СС. По-видимому, избыточной долей в СС до переворота обладали лишь служащие из частного сектора. Представительство рабочих до 1933 г. очень низко, затем оно сравнивается с процентом рабочих в населении. Вообще разбивка членов СС по профессиям примерно соответствует долям тех или иных профессий среди немецких мужчин в целом. В середине 1930-х ситуация заметно меняется: СС начинает восприниматься как «элита» нацистского режима, и состав ее начинает меняться в соответствии с тезисами, изложенными в этой главе (резко возрастает доля высшего чиновничества, академических специалистов и студентов, резко снижается доля лиц, занятых в производстве).

СА, напротив, была пролетарской организацией. В табл. 4.3 в Приложении показано, что до 1929 г. рабочие составляли 60 % в СА, а затем доля их возросла до 70 %. Во время Депрессии уровень безработицы среди членов СА достиг огромных цифр: повысился с 60 до 75 %. Но какова здесь связь: присоединялись ли рабочие к СА из-за безработицы или теряли работу из-за занятости в СА? Возможно, происходило и то и другое. В выборке Абеля мы встречаем немало членов СА, которые посвятили жизнь делу нацизма задолго до Депрессии, не думая об экономических последствиях. В архивах СА также встречаются упоминания о том, что наниматели неохотно берут на работу членов СА — они, мол, слишком независимы и нередко прогуливают работу ради шествий и демонстраций. С другой стороны, некоторые новобранцы СА сообщали, что присоединяются к движению из-за безработицы. В целом создается впечатление, что при возникновении СА пролетариев и безработных в ней было не больше, чем в соответствующей возрастной группе в среднем, однако более пролетарской и более безработной она стала под давлением Депрессии (Fischer, 1983: 25–47)[36]. Парамилитарные отряды предлагали полную занятость, плохо совместимую с работой, и за нее платили. Возможно, в этом состояла основная материальная роль нацизма.

Есть у нас данные и по основному составу уличных бойцов. В уличных столкновениях погибли около 300 нацистов: 57 % из них были рабочими (индекс 1,22), 25 % — «предпринимателями, специалистами и студентами» (скорее всего, в основном студентами, поскольку все они были молоды). Все остальные группы среди них представлены мало (Merkl, 1980: 98–99; ср. Stachura, 1975: 59). Эти фашистские бойцы не были пролетариями, как их противники-коммунисты. Около 90 % коммунистов, арестованных за уличные столкновения в Гамбурге и Берлине, и около 70 % «мучеников» компартии были рабочими (Kater, 1983: 253; Peterson, 1983: 214; Rosenhaft, 1983: 167–207). Однако большинство погибших фашистов, как и в других странах, — рабочие или студенты.

До 1933 г. в нацистской партии и в парамилитарных отрядах состояло в целом около полумиллиона рабочих — цифра, приблизительно соответствующая их доле среди немцев в целом. В целом нельзя назвать нацистов буржуазным или мелкобуржуазным движением.

Скорее они представляли собой поперечный срез классовой структуры немецкого общества. В этом смысле, называя себя национальной партией, они говорили правду — хотя социальная база их и была смещена прочь от производственного сектора, в сторону сектора государственного и образовательного.

СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ И СОЦИАЛЬНАЯ МАРГИНАЛЬНОСТЬ

Статистические выборки по нацизму дают нам редкий шанс оценить социальную мобильность и успешность его приверженцев. Часто можно услышать, что нацисты страдали от карьерных неудач и выплескивали свои обиды на политическую систему. Однако в автобиографиях, приведенных Абелем, почти половина респондентов не меняла свой изначальный статус, четверть существенно продвинулась вверх, а признаки нисходящей мобильности демонстрировала лишь одна седьмая (Merkl, 1975: 62–76). В исследовании Роговски