притворяюсь, что мои запястья все еще крепко связаны. Сгибая пальцы за спиной, я готовлюсь к действию.

«Вот оно. Это твой единственный шанс. Просто прицелься, как в случае с ножами».

Один уголок рта мужчины приподнимается.

— По договору ты должна быть жива. — Он злобно прищуривает глаза. — В нем не говорилось, что в тебе не может быть нескольких дырок.

Не сводя глаз с его пальца на спусковом крючке, я протягиваю руки в обе стороны, выхватывая оружие из кобуры у ублюдков по бокам от меня. Сначала стреляю в мудака передо мной, потом в упор расстреливаю других приспешников и отскакиваю от них.

Первая пуля попадает мне в бок, и яростное жжение пороха заставляет меня выронить одно из моих оружий, чтобы зажать свежую рану.

Следующая пуля попадает мне в бедро, и инерция отбрасывает меня назад, что я врезаюсь в борт яхты.

Не могу различить, кто стреляет в меня следующим, так как зрение затуманивается, но я ранена в верхнюю часть плеча. Прижавшись к борту яхты, быстро открываю ответный огонь в том же направлении, пытаясь прояснить зрение.

Папа, должно быть, присматривает за мной, потому что две мои пули отбрасывают этого засранца назад, пистолет выпадает у него из рук, и он хватается за грудь.

У меня нет времени праздновать этот маленький успех. От неожиданного снижения скорости яхты мое тело качает на нетвердых ногах, а другой ублюдок бросается на меня со сверкающим ножом.

Мои действия теперь медленнее, и я знаю, что это связано с моими ранами, кровь пропитывает мою одежду. Мужчина пропарывает ножом мой бок, и я выпускаю в него пулю с близкого расстояния, попадая ему прямо между глаз. Прежде чем он падает на пол, я выхватываю у него нож, наслаждаясь ощущением знакомого веса в своей руке.

Каким-то образом, преодолевая почти ослепляющую боль от ран, я удерживаю пистолет и нож. Когда нажимаю на курок, чтобы выпустить последнюю пулю в ублюдка в костюме, она попадает ему только в ключицу. Из-за головокружения я не могу прицелиться точно.

Отбросив пистолет в сторону, я смотрю в глаза, в которых клубится неземное зло, но что-то в них будоражит глубины моего мозга.

Заставляю пальцы правильно сжать нож, как меня учили когда-то давно. Хотя тогда я никогда не использовала человека в качестве мишени.

Он ухмыляется.

— Все кончено, Александра. Твоя следующая остановка — ад.

— Встретимся там.

Я бросаю в него нож, и он попадает, впиваясь в его ключицу, как раз в тот момент, когда мужчина нажимает на курок.

Я пытаюсь повернуться и увернуться от удара, но мое тело не слушается. Оно движется слишком вяло, и пуля снова попадает мне в плечо. Этот удар в сочетании с резкой остановкой яхты выбивает меня из равновесия, и я врезаюсь в неумолимый борт судна.

Затем все вокруг становится черным.

Земля ходит ходуном подо мной, резкие движения вызывают всепоглощающую боль во всем моем теле. Кто-то пинает меня в бок, и это вызывает во мне новую волну агонии.

Приоткрываю глаза, и все, что я могу определить, — это то, что я на борту небольшого катера, и волны с силой бьются о борт.

Я теряю сознание прежде, чем две пары рук поднимают мое тело только для того, чтобы позволить мне шлепнуться на недружелюбную песчаную поверхность.

Тьма затягивает меня обратно в свою паутину, и я с радостью принимаю ее. Моя последняя мысль — сожаление о том, что мне не удалось отомстить за смерть папы, и утешение от осознания того, что мы снова будем вместе.

Мое сознание работает подобно фильму, перематывающему время назад. Я наблюдаю сверху, становясь свидетелем более молодой версии нас с папой.

Каждый год или около того он перевозит нас в другое место, но каждый раз превращает это в приключение, окрашивая его восторгом. Папа учит меня всему, утверждая, что организованное школьное обучение сводится лишь к заучиванию информации и недостаточному применению ее на практике.

Папа помогает мне освоить столько навыков, что я и представить себе не могла, что смогу ими овладеть. Особенно хорошо я умею обращаться с ножом и почти каждый раз попадаю в цель.

Время переместилось в поздний подростковый возраст.

Мы поселились в Тунисе, живя автономно. Папа построил для меня отдельный домик, спрятанный в лесу, граничащем с владениями и его основным домом.

Сейчас я понимаю, что с годами у папы появилась сдержанность и паранойя. Как только я стала достаточно взрослой, он признался мне в своем прошлом за утренним кофе.

— Я был частью «Болшевской братвы» в течение многих лет. Мой друг детства Михаил взял бразды правления в свои руки после того, как продвинулся по служебной лестнице. Это неслыханно, но бывшему лидеру некому было его передать.

Папа замолкает на мгновение, прежде чем продолжить, проводя пальцем по краю своей кофейной чашки.

— У нас с Михаилом было взаимопонимание. Честь была очень важна. Она играла ключевую роль во всем, что мы делали.

Его губы кривятся, как будто он только что попробовал что-то прогорклое.

— Если у человека нет чести, у него нет ничего.

Потрясенная, я молчу и, затаив дыхание, жду, когда он продолжит.

«Мой отец был связан с преступной организацией «Братва»?»

— Когда я встретил Ирину, я понял, что она создана для меня. Но она не хотела иметь ничего общего с этой частью моей жизни. Не хотела иметь ничего общего с человеком, связанным с криминалом.

Папа испускает вздох, полный сожаления и тоски.

— Я любил ее больше всего на свете и благодарен ей и за то, что она заставила меня захотеть стать по-настоящему благородным человеком. Не убийцей. Не вторым командиром «Болшевской братвы».

Он делает медленный глоток кофе и продолжает.

— Я пошел к Михаилу, прекрасно понимая, что он может казнить меня прямо на месте за такую дерзость. — Из его уст вырывается грубый смех. — Но мой старый друг хорошо меня знал. Он знал, что я всегда отбывал срок с честью. Он отпустил меня и пожелал всего хорошего.

Хотя в голосе папы нет радости, я не могу удержаться от надежды.

— А потом ты женился на Ирине?

Его голубые глаза смотрят на меня.

— К сожалению, нет. Она не могла верить на слово никому из тех, кто связан с «Братвой». И я это понял.

Я приоткрываю рот от негодования, потому что мой папа — хороший человек, несмотря на