Похоже, что его не удивляет это обстоятельство, и я снова думаю, что он не впервые принимает красную таблетку. И я помню, что он позволил маме принять ее первой. Значит, был уверен, что таблетка не причинит ей вреда.

— Они не предложили нам никакого другого занятия вместо восхождений, — говорю я отцу. — Так что у меня есть время съездить в Сити до школы.

Это само по себе — недосмотр, небольшой сбой в работе хорошо отлаженной машины, которая называется нашим Обществом. Значит, где-то что-то неладно.

Отец не отвечает. Он пристально смотрит на маму, которая с бледным, пепельно-серым лицом не отрывается от экрана порта.

— Молли? — окликает он ее. Вообще-то нельзя прерывать частные сообщения, но он делает несколько шагов по направлению к ней. Потом подходит еще ближе.

Наконец он кладет руку на ее плечо, и она отворачивается от экрана.

— Это моя вина, — говорит мама, и в первый раз в моей жизни я вижу, что она смотрит не на отца, а сквозь него, фиксируя взгляд на какой-то далекой точке за его спиной. — Нас переселяют в сельскохозяйственные районы, решение вступает в силу немедленно.

— Что? — спрашивает отец. Он трясет головой и смотрит на экран порта. — Это невозможно. Ты представила отчет. Сказала правду.

— Я полагаю, они не хотят, чтобы те из нас, кто видел инородные культуры, оставались на ответственных постах, — говорит мама. — Мы слишком много знаем. У нас может появиться искушение тоже попробовать. Они выселяют нас в сельскохозяйственные районы, где у нас не будет особых прав. Там мы будем в их власти. Там они будут следить за нами и заставят выращивать то, что они прикажут.

— Но там мы хотя бы будем ближе к бабушке и дедушке, — говорю я, стараясь ее утешить.

— Те сельскохозяйственные районы, куда нас переселяют, находятся не в Провинции Ориа, а в другой, — объясняет мама. — Мы уезжаем завтра.

Затем ее вялый, пустой взгляд останавливается на отце, и я вижу, что она приходит в себя. Ее лицо уже выражает какие-то чувства и мысли. И тогда сознание необходимости действовать пронзает меня с такой силой, что это почти невозможно вынести. Я должна выяснить, куда они послали Кая. Прежде чем мы уедем.

— Я всегда хотел жить в сельскохозяйственных районах, — говорит отец. И мама кладет голову на его плечо, слишком усталая, чтобы плакать, и слишком подавленная, чтобы притворяться, что все в порядке.

— Но ведь я делала только то, что должна была, — шепчет она. — Точно то, о чем они просили.

— Все будет хорошо, — шепчет отец маме и мне. Если бы я приняла красную таблетку, может быть, я бы ему и поверила.

На нашей улице, перед домом Макхэмов стоит аэромобиль. Определенно, в последние несколько недель наш городок пользуется слишком большим вниманием властей.

Эми выскакивает из двери своего дома.

— Ты слышала? — спрашивает она возбужденно. — Чиновники собирают вещи Макхэмов. Патрика переводят на работу в Центральное правительство. Это такая честь! А ведь он из нашего городка! — Она хмурится. — Плохо, что они не дали нам попрощаться с Каем. Я буду скучать по нему.

— Я знаю, — отвечаю, и сердце мое болит, и я опять стою под своим камнем, с трудом удерживая тяжелый груз того, что я единственная, кто знает, что произошло на самом деле сегодня утром. Кроме нескольких чиновников. Но даже им неизвестно все, что знаю я. Только два человека действительно знают, что произошло и что я не приняла красную таблетку. Я. И моя чиновница.

— Мне надо идти, — говорю я Эми и снова начинаю двигаться к остановке аэропоезда. Я не оглядываюсь на дом Макхэмов. Патрик и Аида тоже ушли навсегда. Получат ли они статус «Отклонение» или просто тихо уйдут в отставку далеко отсюда? Пришлось ли им тоже принять красные таблетки? Осматривают ли они новое место жительства, удивляясь, куда пропал их второй сын? Я должна попытаться найти их тоже, для Кая, но прежде я должна найти Кая. Мне приходит в голову только одно место, где можно поискать какую-то информацию о том, куда они его послали.

Еду в Сити-Холл с опущенной головой. Слишком много мест, на которые я просто не в состоянии смотреть. На скамейку в поезде, где он обычно сидел. На пол в салоне, где стояли его ноги, такие сильные, что он легко и естественно сохранял равновесие, ни за что не держась. Не могу заставить себя смотреть в окно, зная, что могу наткнуться взглядом на холм, на вершине которого еще только вчера стояли мы с Каем.

Вместе. Когда поезд останавливается, чтобы впустить людей, и ветер врывается внутрь, я думаю, не влетят ли в поезд вместе с ветром полоски красной ткани, которые мы с Каем оставили вчера на холме. Сигнальные флажки нового в нашей жизни, но не о таких переменах мы мечтали.

Наконец я слышу голос, который объявляет место моего назначения.

Сити-Холл.

Здесь я ничего не добьюсь. Я осознаю это в ту же минуту, когда во второй раз в жизни касаюсь ступнями лестницы Сити-Холла. Сейчас это уже не то место открытых дверей и мерцающих огней, которое приветствовало меня, приглашало поймать проблеск моего будущего. При дневном свете это место с вооруженной охраной, место, где совершаются дела, где прошлое и настоящее надежно заперты внутри. Меня не впустят туда, а даже если впустят, ничего мне не скажут.

Они даже могут ничего не знать. Ведь и чиновники принимают красные таблетки.

Я поворачиваю назад, смотрю через улицу, и сердце мое начинает трепетать. Конечно. Почему я раньше не подумала о нем? Музей.

Музей — низкое, длинное, белое и слепое здание. Даже окна сделаны из непрозрачного, матового белого стекла, чтобы охранять заключенные в нем артефакты от наружного света. Сити-Холл, стоящий напротив, сияет высокими, прозрачными окнами. Сити-Холл видит все. Однако у Музея с его плотно закрытыми глазами, может быть, что-то есть для меня. Надежда ускоряет мои шаги, когда я пересекаю улицу, и дает силу открыть непомерно огромную белую дверь.

— Добро пожаловать, — встречает меня куратор, сидящий за круглым белым столиком. — Могу я помочь вам найти что-нибудь?

— Я просто гуляю, — говорю я, стараясь выглядеть беззаботной. — У меня сегодня есть свободное время.

— И вы пришли сюда, — говорит куратор, удивленный и польщенный. — Прекрасно. Наверное, вам лучше пройти на второй этаж. Наиболее интересные наши экспонаты представлены там.

Не хочу привлекать к себе слишком много внимания, поэтому киваю и иду наверх. С болью вспоминаю Кая, поднимающегося по металлическим ступеням платформы. Не думай сейчас об этом. Сохраняй спокойствие. Помнишь, как бывала здесь, когда училась в начальной школе, когда Кай еще не приехал в наш городок? Тогда мы еще изучали прошлое, а уже в средней школе все внимание обращено на будущее. Помнишь, как обедала с одноклассниками в пищевом зале Музея, расположенном в подвале здания, и как всем было весело есть в незнакомом месте? Помнишь золотистую голову Ксандера среди других детей и как он делал вид, что слушает куратора, а сам незаметно отпускал шуточки, когда его никто не слышал, кроме тебя?