Boxy коротко хохотнул, оценив юмор.

— А где похоронили штаб-врача? — спросил Птицелов.

— Какого еще штаб-врача? — удивился капрал.

— Ну как же! — воскликнул мутант. — Штаб-врача Таана, которому всю грудь очередью разворотило… Ну, когда мутанты-разведчики напали…

— А-а, — Boxy округлил глаза. — А ты не знаешь, разве? Жуткое дело… Пропало тело Таана, прямо с ледника утащили. А кто — неизвестно!

— С какого ледника? — опешил Птицелов.

— Ну ротмистр наш, господин Туур, — начал рассказывать капрал, — велел тело штаб-врача на ледник положить. Впредь до прибытия комиссии из штаба Округа. Мы с рядовым Пеелом, санитаром, приказ выполнили. Заперли ледник как положено, а ключ отдали командиру. А на следующий день, уже после того как вас с Обломом отправили по этапу, буря снежная поднялась. Мирового Света не видно. Трое суток мело не переставая. Ветер завывал, будто тысячи чертей. И вот стою я ночью на вышке, в карауле, холодно — зуб на зуб не попадает. Слышу, гудит что-то наверху. Гляжу, в небесах пламя как будто поблескивает, точно паяльную лампу раскочегарили. Лампа эта все ниже и ниже, а гудит все тоньше и тоньше. Не гудит даже, а свистит. И как будто яйцо птичье — только огромное, с вышку мою высотой, прямо за оградой гарнизонной опускается. И открывается в яйце дырка, и вылезает оттуда какой-то тип, с головы до ног черный, как головешка. Я, знамо дело, ору: стой, кто идет! Вернее, мне кажется, что ору. Горло-то у меня перехватило, вместо уставного оклика сипение какое-то вырывается. А черный тип между тем шмыг к ограде и перемахнул через нее в два счета. И вот он уже во дворе. Я умом понимаю, что стрелять надо, для острастки хотя бы, но руки служить отказываются. Не от страха, а как будто оцепенение на меня нашло. Торчу, будто чурка с глазами, — ни крикнуть, ни стрельнуть. Обернуться и то не могу. Что он там, этот черный, за моей спиной делает, ведать не ведаю. Не знаю, сколько прошло времени, но вот черный опять появился. И уже не с пустыми руками. Держит он, значит, на плече продолговатый мешок, тоже черный. И, судя по всему, тяжеленный. Но типу этому хоть бы хны. Сиганул обратно через забор, и к яйцу. А оно как подскочит, фррр, и сгинуло в метели. Меня тут же отпустило. Я заорал, как чокнутый: «Стой, кто идет!» И пальнул в воздух…

Boxy замолчал, заново переживая события давней ночи.

— И что дальше? — спросил Птицелов, внимающий капралу, будто тот был самим пророком Суутом.

— Ну что дальше… — нехотя отозвался Boxy. — Суматоха поднялась. Прибежал начальник караула с дневальными. Что да как, зачем стрелял? Я доложил: так, дескать, и так. Меня сгоряча на губу. А потом, когда выяснилось, что тело Таана с ледника исчезло, выпустили. Приезжал какой-то тип, допрашивал, а сам заика заикой. Пока врубишься, чего ему нужно, поседеешь. Потом под ментоскоп меня сунул. Выпотрошил и укатил. На этом все и кончилось. А по гарнизону приказ вышел: труп штаб-врача Таана похитили упыри-людоеды. Удвойте бдительность. И благодарность мне — за неусыпность на боевом посту. Так-то вот…

Неусыпность, подумал Птицелов, едва сдерживаясь, чтобы не съездить простаку капралу по уху. Грязевик под самым носом высадился и труп своего собрата выкрал, а ты только глазами лупал… За такую неусыпность вешать надо… За яйца!

Битая-перебитая бетонка скатывалась с севера и взбиралась на юг, но теперь Птицелов не чувствовал себя зверьком, на потеху неведомого хозяина вращающим обод исполинского колеса. Теперь колесо вращала тяжелая техника. Первая партия гуманитарной миссии ДСИ ползла, добивая гусеницами и массивными колесами старую военную трассу. Вездеход оперативников возглавлял колонну. За рулем сидел Васку, насвистывал гимн Отечества, отбивая такт пальцами на руле, искоса поглядывая на хмурого младшего агента.

— Чего кислый такой? — спросил наконец он.

— Так просто… — буркнул Птицелов.

— А все-таки?

— Чего это ты вздумал меня фамилией мертвеца называть? — проговорил мутант. — Думаешь, ротмистр меня не узнал?

— А-а… — усмехнулся Васку. — Извини, так получилось… Да и плевать на этого солдафона…

— Если уж понадобилось тебе, — отозвался Птицелов, — мог бы мою паспортную фамилию сказать.

— Да вылетела она из башки напрочь, — продолжал оправдываться Васку Саад. — А этот Циркуль, Кроон то бишь, все время на уме… Не он сам, конечно, а его ментограммы.

— Ментограммы как ментограммы, — пробурчал Птицелов.

— Не скажи, выродок, не скажи… — хмыкнул Васку. — Понимаешь, Птицелов, мы много лет пытаемся нащупать хоть какую-то ниточку… Хотя бы кончик, за который можно было бы ухватиться и вытянуть на Мировой Свет всю эту потустороннюю нечисть, которая загадила Мир кризис-зонами, а теперь, как выяснилось, еще и похищает наших людей. Детей наших, массаракш-и-массаракш!

Васку Саад яростно стукнул кулаком по рулю, вездеход вильнул и чуть не загремел в придорожную канаву.

— Я одного не пойму, — проговорил Птицелов. — Мы так жаждем добраться до Колдуна, подозревая его в связи с иномирянами, хозяевами Темного Лесоруба, и при этом сквозь пальцы смотрим на грязевиков, которые действуют почти в открытую. Мы даже знаем некоторых из них в лицо. Так почему не арестуем? Не допросим, не выведем на чистую воду?

Старший агент усмехнулся.

— Экий ты кровожадный, — сказал он. — Прямо как господин Оллу Фешт. Его тоже хлебом не корми, дай залезть по локоть во внутренности грязевика… Почему не выведем на чистую воду, спрашиваешь?.. Ты видел ментограммы Мака Сима? Видел его мир? Мир голубого неба, где днем сияет Ослепительный Диск, на одном из наречий грязевиков — «сонце». А по ночам над этим миром плывет другой, совсем небольшой мир-спутник, который грязевики называют «луна». А еще ночью там видны мерцающие точки других далеких миров, именуемые «ссвессды». Но не только этим прекрасен мир грязевиков. Главное — там чистые леса, моря, реки. Там большие светлые города, которые не лежат в руинах, и жители их не роются на радиоактивных помойках…

— И что с того? — спросил Птицелов. — Откуда мы знаем, что грязевики не строят собственное благополучие на несчастьях других? Зачем им покидать свой чистый уютный мирок, чтобы прилететь сюда к нам, где реки грязны, а воздух смертоносен? Что они ищут здесь, где не видны ни «сонце», ни «луна», ни «ссвессды»?

— Ты задаешь хорошие вопросы, Птицелов, — произнес Васку, помолчав, и в голосе его прозвучало уважение. — Я бы даже сказал, настоящие вопросы. Ответить на них со всей определенностью я не могу. Я лишь выскажу тебе рабочую гипотезу, которой руководствуются в секторе «Грязевики». Грязевики покидают свой чистый уютный мир, чтобы нам помочь. Они хотят, чтобы мы тоже видели дневное и ночные светила, не боялись купаться в морях и реках, могли дышать без опаски.

— Но какая им от этого выгода?

— Никакой, — ответил старший агент. — По крайней мере, материальной. Вполне возможно, что помогают они нам просто потому, что иначе не могут.