В москали, точнее, в московскую бюрократию, привлекали не заработки – возможности. Личная власть. Они сами добывали себе пропитание, воруя, собирая взятки. Москальство – это явление политической жизни, особенность государственной машины.

Оно пережило всех и вся, ибо оно наднационально, внеполитично. И тем вечно!

При каждой смене правителей москальство торжественно присягало не покушаться на жизнь царя, «иного никого на Московское государство не хотеть видеть», не сноситься, не изменять, пресекать, доносить… И многое иное, остораживающее, включал вековой ритуал, застывший в его формулярах.

Он ведет свое оформившееся начало, видимо, с 1598 года, с присяги Борису Годунову. При «тишайшем» царе Алексее Михайловиче москальство достигло зенита, а при Петре – отшлифованного совершенства, которое никогда не менялось: служивый люд сменялся, а его привычки – нет.

Русского бюрократа никто не учил делу дурному или скверному, до всего он доходил сам, демонстрируя блестящие примеры самоорганизации. Любое благородное начинание исказит так, что добро станет злом, но злом, приносящим выгоду москалю. И в этом вечность москальства. Оно неискоренимо.

Профессия, притом наследственная, по производству указов и повелений, которые, как волны в море, достигают далеких уголков страны и накрывают их рукой Кремля.

Особенно преуспела Москва при князе Иване, прозванном Колитой (по-тюркски «кол» – «рука», «ити» – «собирать», получилось «собирушка»); он получил от ордынского хана ярлык – грамоту, дающую право на сбор дани с Руси. Вот когда «Москва строилась» – не сразу. Но строилась, становясь такой, какая есть.

Не торговлей, не войнами возвышалась она, а смиренностью перед Ордой и страшной жестокостью к своим «соплеменникам». В этой службе искало себя и крепло российское дворянство.

Только часть собранного добра передавали Орде. Что-то причиталось за работу, что-то просто уворовывалось, а что-то бралось сверх меры. Сдавали дань москали так. В назначенный день московский князь встречал посланца Великого хана – царя всея Руси! – приезжавшего за пожалованиями.

Вот что писали об этом иностранцы: «Русский князь, стоя подле ханской лошади (на которой тот сидел), должен был кормить ее овсом из собственной шапки, что происходило в самом Кремле Московском». Вырастали и умирали поколения московских князей с шапкой в руке… Отсюда – «тяжела ты, шапка Мономаха»… Так и росла Москва, прирастая землями вконец разоренных ею соседей.

В начале XIV века в отношениях Руси и Орды случилось важное событие: хан потребовал, чтобы пожалования платили ему серебром. Но серебра не было, его не добывали. Пришлось изыскивать за границей. Так Орда приобщила Москву к международной торговле, о которой та и не ведала. Тогда и появилась сказка о Садко, имя которого идет от тюркского «продай».

В столице Золотой Орды, Сарае-Верке, русским позволили основать колонию, чтобы они вели торги с Крымом и Ираном. На Руси зародился новый класс – купечество, робко постигавшее тайны своего ремесла… Все купеческое дело на Руси от тюркского корня! И в прямом, и в переносном смысле.

Например, «казна» – прямое заимствование, деньги и таможня происходят от слова «тамга», обозначающего казенную печать, ставившуюся на товарах в знак уплаты пошлины. Товар – означает «скот» или «имущество». Товарищ – «деловой партнер», «помощник». Пай, чемодан, сундук, торба… и десяток других. То же скажу о транспорте и связи: ямщик, ям (почта), телега, бричка, избушка, тарантас… Даже слово «книга» – и оно заимствовано в пору, когда Московская Русь, сняв лапти, вышла из дремучих лесов на простор международных отношений. И занялась новыми для себя ремеслами.

Вот что получила Россия от «татаро-монгольского ига»… Отсюда все ее успехи: из захолустья она стала административным центром Монгольской империи.

Отсюда и другое – обилие черных красок, которые не жалеют в Москве, рассказывая о тех «ужасных» веках.

Город строился по образцу Орды и с ее участием. Тогда и зародился аппарат управления (московская бюрократия) – москальство, которое навсегда определило лицо города, сложило его традиции и привычки. Город задумывался для сбора дани, для подавления соседних народов – город-жандарм. Таким он и был в Истории.

Москве, чтобы управлять, подавлять, собирать, запрещать, с каждым годом требовались новые люди, новые чиновники. Бояре, с их мягкотелостью, необразованностью и замкнутостью, не годились к службе, они (венеды) отходили в обществе на задний план. Их место при дворе все смелее занимали дворяне – люди служивые, знающие, верткие.

Их-то и начали переманивать из Орды. Служба, усердие ценились в московских кругах куда выше, чем национально-сословная принадлежность… «История России – это история ее дворянства» – так скажут о той поре историки.

Москву быстро заселяли кипчаки, иных приглашали, а иные сами шли на службу. Русь вновь пополнилась степным народом. Кстати, от «диких кочевников» взяли русские крестьяне слова: амбар, овин («эвин» по-тюркски – «зерно»), ток (от «токы» – «бить», «ударять»). Даже исконно русское «щи да каша – пища наша» пришло от степняков: «щи» – от тюркского «ачи» (кислый), «каша» (то, что едят ложкой) – от «кашык» (ложка).

Тюркский язык нашел широкое применение. Двуязычным Кремль был не один век. «Хитрый этот человек, – писал об Иване IV М. Литвин (в трактате «О нравах татар, литовцев и московитян»), – назначал награду возвращающимся перебежчикам, даже пустым и бесполезным: рабу – свободу, простолюдину – дворянство, должнику – прощение долгов, злодею – отпущение вины». Лишь бы служили они Руси.

А кипчакский народ лишался и лишался тогда своей элиты. Как зелень с осенних листьев, незаметно уходила она. И становилась Золотая Орда золотой с маленькой буквы.

Вместе со степняками переезжали в Москву и кипчакские традиции. Тюркская архитектура прочно утвердилась здесь, у славян не было своего архитектурного стиля, они не строили городов. Китай-город тому лучшее подтверждение. А были еще Таганка, Ордынка, Балчуг, Кадаши, Полянка, Арбат, Хива, Толмачи и т. д.

Что долго говорить, сам Московский Кремль выполнен в шатровом (чисто тюркском!) стиле, как, например, кремль в Казани или других городах Дешт-и-Кипчака… Не удивительно. Переселенцы, по традиции всех колонистов мира, несли с собой на новые места имена покидаемых жилищ, их внешний вид.

Отсюда обилие тюркского, которое уже никто и не замечает. Сроднились. Принимают за свое, московское. И это нормально. «Так, почти незаметно, – пишет профессор Пайпс, – Москва переняла многие монгольские институты… русские, естественно, склонны были заимствовать у монголов вещи, которых у них самих не было, то есть налоговые ведомства, связь, средства подавления».

Средствами принуждения были тюрьма, кандалы, кабала и другие. И эти слова пришли в русский язык из Золотой Орды. Ими назвали «инструменты» московской власти. Иначе как бы она работала?