– Ты тоже была ничего себе, – вмешался Люка. – Совсем как одна из девушек в кино про Бонда – та, чернокожая, помнишь? А неприступная – ну просто не подходи!

– На самом деле, – доверительным тоном сообщила Бьянка, – мне ужасно хотелось запрыгнуть с этим роскошным парнем в постель и сплясать с ним знойное аргентинское танго. Но я его нисколечко не заинтересовала, хотя он тогда еще считался правоверным гетеросексуалом. К счастью, я сразу догадалась, что он – гей, хотя всем остальным об этом стало известно лишь несколько лет спустя – после того, как Люка женился, родил сына и сделал потрясающую карьеру. Ну а потом он «вышел из тени», и я была реабилитирована.

– Обожаю эту женщину! – Люка отсалютовал Бьянке бокалом. – Она не меняется.

– Можешь не сомневаться, – кивнула та, знаком подзывая официантку с новой порцией шампанского.

* * *

Флинну и Хван тоже досталась одна каюта на двоих, поскольку никто не знал, что они не любовники. Журналист, впрочем, был настолько потрясен неожиданной встречей со своей первой любовью, что ни на что не обращал внимания, и немного пришел в себя, только когда Хван поинтересовалась, как они будут спать.

– Это просто возмутительно! – воскликнула она довольно сердитым тоном, как только сопровождавшая их горничная удалилась. – Ты что, подстроил все это только для того, чтобы затащить меня в постель? Если ты хотел меня трахнуть, тебе достаточно было просто сказать. Уж я бы как-нибудь постаралась уважить старого товарища.

– Что?.. – переспросил Флинн, растерянно глядя на нее. Его разум блуждал далеко – там, куда ему категорически не хотелось возвращаться, но ничего с собой поделать он не мог.

– Скажи своему Касьяненко, что нам нужны отдельные каюты, – твердо заявила Хван. – Я настаиваю.

– Вот как? Настаиваешь? – Флинн прищурился.

– Именно настаиваю, – парировала она. – Если ты не хочешь, это сделаю я. – И Хван потянулась к кнопке вызова стюарда.

– Нет, – быстро сказал он. – Не делай этого!

– И почему же? – удивилась Хван.

– Потому что… Словом, я оказался в довольно щекотливом положении, – пробормотал Флинн, пытаясь усилием воли вернуть себе ясность мысли.

– В каком таком положении? – не отступала Хван.

Флинну не хотелось рассказывать ей грустную историю своих отношений со Сьеррой, но он чувствовал, что должен что-то объяснить, чтобы избежать катастрофы. Ему теперь очень нужно, чтобы Хван продолжала жить с ним в каюте, словно они – настоящие любовники. Флинн боялся остаться без спутника – это было больше, чем он мог вынести. И единственный выход, который он мог найти сейчас, состоял в том, чтобы притвориться – в том числе и перед самим собой, – будто он здесь не один, а с кем-то.

Какого черта он не узнал у Александра, кто еще будет участвовать в этом круизе?

Почему он сделал этот неосторожный шаг, приведший его прямиком в ад?

Именно в ад, потому что видеть Сьерру с Хэммондом было невыносимо и мучительно.

Менять что-либо поздно. Яхта вышла в океан и была уже довольно далеко от берега.

Флинн очутился в ловушке, в которую сам себя загнал.

* * *

Пятнадцатью годами ранее

Сьерра оказалась не такой покладистой, как большинство девушек, с которыми Флинн встречался до нее. Раздобыв всеми правдами и неправдами ее номер телефона, он звонил несколько раз, но Сьерра отшила его в довольно резкой форме. В конце концов они снова встретились на студенческой вечеринке, но когда Флинн попытался поговорить с ней, Сьерра со смехом предложила познакомить его со своей подругой по комнате – отчаянной любительницей весело проводить время, которая, по ее словам, готова была сделать все, что он ни пожелает.

Но Флинн желал только Сьерру, и никого больше. Никаких сомнений он не испытывал. Она была не только умна, уравновешенна и мучительно красива; судя по всему, Сьерра придерживалась традиционных ценностей, и его репутация плейбоя и повесы пришлась ей не слишком по душе.

Флинн не собирался сдаваться. В конце концов они все же начали встречаться, однако он был не слишком удивлен, когда выяснилось, что о сексе не может быть и речи. «Я не проститутка, – сказала ему Сьерра, – и не собираюсь становиться ею сейчас».

Но отказ не стал для него сюрпризом – подобной реакции он и ожидал.

Может быть, она девственница?

Этого Флинн не знал, а спросить не осмеливался. Когда природа потребовала свое, он крепко подружился со своей правой рукой и довольно долгое время хранил ей верность. Никто, кроме Сьерры, был ему по-прежнему не нужен.

Сьерра Сноу. Для нее он был готов на все и не сомневался, что рано или поздно она ответит ему взаимностью.

Они были вместе уже полгода, прежде чем оказались в одной постели. Но это был не секс, точнее, не просто секс. Это было сумасшедшее, потрясающее и невероятное любовное переживание, подобного которому Флинн не испытывал никогда в жизни.

Вскоре Флинн понял, что ему больше не хочется после окончания университета объехать весь мир, о чем он всегда мечтал. Из всех владевших им желаний и страстей осталась только одна – страсть к Сьерре и желание быть с ней всегда, вечно. И она сказала, что чувствует то же самое.

В тот день, когда они признались друг другу в любви, оба поклялись, что отныне их не разлучат ни люди, ни обстоятельства и что после окончания университета они вместе отправятся странствовать по миру, деля на двоих радости, невзгоды и опасности.

А спустя всего пару недель Флинн получил телеграмму от своей британской бабушки, в которой она сообщала, что его дед попал в больницу, что положение очень серьезное и она просит внука срочно приехать.

Сьерра сама отвезла Флинна в аэропорт. На прощание она крепко обняла его и еще раз поклялась, что будет любить его всегда, что бы ни случилось.

А через десять дней он получил срочной почтой толстый заказной конверт. Имя и лос-анджелесский адрес отправителя были ему незнакомы. Внутри лежал с десяток фотографий, на которых Сьерра была запечатлена в полуодетом или, точнее, в полураздетом виде, и каждый раз – с новым мужчиной. В одном из них Флинн без труда узнал Поросенка-Паттерсона. На снимках выражение лица Сьерры было довольным, почти счастливым, а на губах блуждала легкая улыбка, которую Флинн знал слишком хорошо.

Его любимая явно получала удовольствие.

В конверте обнаружилась и отпечатанная на принтере записка.

«Все еще думаешь, что твоя подружка тебе верна? Открой глаза, приятель!»

От всего увиденного Флинн испытал одновременно и слабость, и небывалую злость. Его предали, и в сердце не осталось ничего, кроме горечи и пустоты.

Как она могла?!

Зачем клялась ему в вечной любви?

Какая прихоть заставила ее в течение нескольких месяцев изображать чувства, которых она не испытывала?