Он наблюдал за ней исподтишка. Она опустила окно и высунулась, волосы задувало ей в лицо. Она впустила холодный ночной ветер, Пит вздрогнул.

Она взглянула на него.

– Остановись, – сказала она, и он подчинился.

– Здесь мы с батей тебя и нашли, – сказал он тихо.

– Да, знаю, – она открыла дверь и вышла. Он ждал, когда она позовет его, но не дождался. Она только смотрела на колючую проволоку, отделявшую поле хлопка от дороги. Наконец она обернулась. – Есть фонарик?

Пит медленно кивнул. Он знал, что Клэр легко попросить, но у маленького тонкого предмета, не больше карандаша, который он вытянул из кармана джинсов, была тяжелая история, которую она не дала возможности поведать.

Он воткнул осколок стекла в глаз его предыдущего владельца и не помнил, как забрал фонарик, когда они с Луизой ушли из квартиры, но когда они присели на скамейку, почувствовал, как тот впивается ему в бедро, и понял, что в какой-то момент, несмотря на обстоятельства, поддался любопытству.

Опасаясь, что чем дольше он медлит, тем быстрее Клэр прочитает всю историю по чувству вины на его лице, он сунул фонарик ей в руки и отвернулся, изучая дорогу, где отец решил спасти чужую жизнь и оборвать свою.

Мож, и зря, подумал Пит и сам испугался своей злобы. Затем решил, что она оправданна. Спасение Клэр стоило его бате жизни, а жизнь Пита перевернуло вверх дном. И ради чего? Он бросил взгляд на девушку, которая прижимала колючую проволоку к земле, чтобы перелезть. Он знал, что следует ей помочь, но приятней было оставаться на месте. Это не та девушка, которую они спасали. Не та, за которую были готовы умереть батя, и док Веллман, и Луиза. Она – незнакомка, а он, наверное, круглый дурак. Кто сказал, что это ненастоящая Клэр? Он не знал ее до того, как ее пытались убить, и все же вложил в девушку все надежды и свое слабое сердце, когда они еще и словом не обменялись. Чего удивляться, что она оказалась такой же, как остальные девушки, в которых он влюблялся за эти годы? В первый раз он увидел ее побитой и замученной, сочувствие быстро переросло в желание. Вот она очнется, верил он, и он будет ей нужен. Но теперь было очевидно, что ей не нужен никто. Он подозревал, что если бы не согласился повезти ее в Элквуд, она ударила бы его и отняла пикап.

Вот ты ее и прокатил, сказал Пит себе. Теперь езжай со спокойной душой. Она, кажись, и сама справится.

Но это была неправда, и хотя он чувствовал себя уязвленным, не тянулся к ключам – просто навалился на руль, уложив сверху руки, и выглядывал на дороге фары и любой признак приближающейся опасности.

Простая истина заключалась в том, что как бы она ни была холодна или пренебрежительна, больше у него никого не осталось и он по-прежнему ее любил. А как иначе? Если не останется и Клэр, одиночество его раздавит.

* * *

У ног Клэр шептал хлопок; колючие веточки, на которых он едва держался, царапали джинсы, пока она неподвижно стояла, оглядывая поле в поисках желаемого. Когда оно не проявилось в темноте, она зашагала вперед – с фонариком в руках, но еще не включенным. Пока она предпочитала полагаться на воспоминания об этом месте. Земля под хлопком была неровной, отчего походка стала шаткой: последнее, что ей сейчас нужно, это упасть и подвернуть лодыжку, так что шла она неторопливо и осторожно. С поля поднялась и низко полетела птица. Из-за непрошеного вторжения ног разбегалась ночная жизнь.

И вот Клэр остановилась, задыхаясь от усилий, мокрая от пота, несмотря на прохладу. Давно она так себя не утруждала – сказать по правде, не утруждалась вовсе, и теперь видела, насколько она не в форме. Но это было не важно. Она посмотрела перед собой, на черные ветки такого большого дерева, что оно заслоняло звезды, и включила фонарик.

Перед ней возник изогнутый, белый, как кость, ствол с заскорузлой, древней и местами прогнившей корой, где до нее добрались неустанные насекомые. Некоторые корни торчали над землей, сплетаясь в хаотический узел, который говорил Клэр о смятении и нервозности, неспособности найти почву, из которой можно брать жизненные соки, из-за эгоизма своих жадных собратьев.

Она подняла фонарик и направила луч вверх.

Разлетелись тени. Взрыв веток со ствола – они казались такими тяжелыми, словно могли склонить дерево перед ней, как викторианская дама кланяется под зонтом или медуза толкается вверх, пока тяжесть воды тянет щупальца вниз или заплетает кругом.

Она нерешительно потянулась к стволу, почти ожидая при соприкосновении электрического разряда или волны воспоминаний. Но когда пальцы провели по сухой коре, она ничего не почувствовала. То, что дерево символизировало для нее, когда она стояла перед ним в крови и синяках, теперь ускользало от воображения.

Со вздохом Клэр потянулась в карман джинсов и извлекла перочинный ножик, затем медленно, с трудом встала на колени и вонзила наконечник в кору. Дерево казалось полым, словно она резала по последнему слою защиты от стихии и насекомых, которые превратят дерево в пыль и навсегда сотрут с лица земли.

На стволе она вырезала:

К. К.

Д. Ф.

С. К.

И ниже:

Здесь были мы.

Затем встала и вгляделась в инициалы покойных друзей, каждый из которых заполняла тень, густая как нефть, пока ветер колебал ветки, а дерево скрипело, качая кроной.

Она отвернулась, чувствуя себя такой же пустой, как дерево, и пытаясь вспомнить, почему оно так много для нее значило. Когда-то на мгновение показалось, что оно – одно-единственное, спаситель.

Я была не в себе, думала она. В шоке.

Ветер крепчал.

Клэр остановилась.

Вокруг, будто светлячки, с поля поднимались хлопковые пушинки, пойманные в луче фонарика, прорезающем темноту. Волосы вились у лица, нос переполняли запахи почвы и дыма, и, не зная почему, она улыбнулась, когда миллионы пушинок воспарили, словно души, к небесам, и слились со звездами. Все тут же кончилось, и любому другому это показалось бы самым заурядным явлением, которое можно увидеть в любой день недели.

Но для Клэр то значение, что она искала в дереве, перенеслось на хлопок, а с ним пришел ответ на загадку, что она видела в тот день в поле.

Есть что-то еще, думала она. Что-то после. Жизнь кончается, и начинается что-то новое. За всю жизнь ее ни разу не спрашивали о религии, семья не причисляла себя к какой-либо конфессии. Наверное, самым близким они бы могли назвать агностицизм. Но без веры приходил и страх перед смертью. Без доказательства загробной жизни они ярче осознавали свою смертность и ее ограничения. Кончина отца и то, что Клэр пережила здесь одиннадцать недель назад, лишь усилили этот страх. После не будет ничего, думали они. Умираешь и обращаешься в прах.

Стоя голой и раненной на дороге у этого поля, она знала, что умрет. Не от старости, не от непредвиденного случая, который отнимет ее жизнь через десятки лет, а здесь и сейчас, истечет кровью от ран, нанесенных маньяками. Ужас чувствовался чуть ли не сильнее боли, и ее шокированный разум искал в дереве – в чем угодно – образ, который напомнил бы о спасении. И она увидела свою мать. Дерево протянуло руки, манило к себе, обещало облегчение боли в материнских объятьях, и она шла к нему, рыдая, хотя ее не пускала колючая проволока, словно граница, утвержденная ее собственным неверием.