Я вспомнила, как первый раз смотрела этот сериал вместе с сестрой. Как я воскликнула: «А как же щеглы, которые наклевались васильковых семян, они же ни в чём не виноваты?!», а она недовольно ответила: «Ты мешаешь!»

Алекс однажды сказал, что я попросту не чувствую разницы между настоящей реальностью и условной реальностью киноискусства, поэтому мне везде видятся нелогичности и косяки.

От этого воспоминания я поморщилась: оно причиняло боль. Я действительно не чувствовала рубежа между воображаемым и реальным, могла переступить его, этот невидимый для меня рубеж, и даже не споткнуться — вообще ничего не заметить. Но Алекс перевернул вытекающую из этого проблему с ног на голову. Дело было не в том, что я не понимала искусства или воображаемого, а в том, что я не ощущала, что они живут в каком-то отгороженном пространстве. Я верила во всякие сказки, не во «взрослые» сказки о неземном, незабвенном вкусе кефира «Калинка-малинка», например, а в «детские» сказки о монстрах, колдовстве и всяком таком.

Телефонный нимб погас, но глаза уже привыкли к малому жиденькому свету. Из темноты комнаты начали проступать предметы. Заваленное одеждой кресло. Книжная полка, выставившая вперёд рваные шеренги пёстрой мелочёвки — разные ненужные безделушки, заслоняющие корешки. Стопка книг и каких-то бумажек формата А4 на подоконнике, рядом с цветком алоэ.

(Фу, как ты можешь жить в таком бедламе! Нет, пока в доме грязища и бардак, и в голове, и в жизни, — везде будет бардак, и никто, кроме тебя, в этом не виноват!)

Я представила большой металлический контейнер с подозрительными гнилостными потёками. Как я приподнимаю крышку, и запах разлагающихся органических отходов ударяет мне в нос. Как запихиваю в этот контейнер свои джинсы, юбки, футболки, книги, рамку с нарисованным Инной сусликом и весёлой припиской на оборотной стороне, сделанной её витиеватым, шатким почерком[7].

Несколько открыток с пожеланиями на дни рождения. Всю эту памятную или якобы приносящую удачу хрень. Как трамбую её прямо так, без пакетов, чтобы она глубоко погрузилась в вонючую мусорную массу, смешалась с ней. Как с остервенением рву и мну листы из своего бывшего рабочего ежедневника, — великая исследовательница Бардо, вы только посмотрите на неё. — Крошу в белые клочки распечатки заявок бывших клиентов, почему-то оказавшиеся у меня дома на подоконнике. Вминаю их в мусорную кашу и смотрю, как они постепенно темнеют, пропитываясь грязной жижей… От этого зрелища мне как будто становится немного легче.

(Мало ли что ты там о себе возомнила! Я за тобой наблюдаю с твоего рождения, и я тебя знаю досконально, настолько хорошо, что ты себе этого и представить не можешь, пока у тебя своих детей нет. Только я могу сказать, что для тебя лучше. И ничего такого нового, что мне было бы неизвестно, ты никогда сделать не сможешь, заруби себе это на носу.)

Интересно, если я выброшусь в окно, это будет для тебя неожиданностью, папочка? Или ты скажешь матери: «Я же говорил, что она дура, и всё из-за твоих поблажек!»…

У меня внутри мясорубка, и она потихоньку перемалывает меня, кусочек за кусочком, косточка за косточкой. А ведь я хотела смотреть сериал и ни на что не отвлекаться, таков был план. И как хорошо он работал! Я не заметила, как в комнате стало темно, я забыла начать бояться. Зачем я нажала на паузу и вернулась к жизни? Ах да, телефон. Сообщение.

Я поставила ноутбук на пол и слезла с дивана. Болела шея, ныл мизинец на левой ноге, потому что я слишком коротко, до крови, обломала ноготь, и кожа сбоку от обрубка роговой пластинки покраснела и припухла. Надо просто капнуть туда спиртовой настойки календулы, и к утру всё пройдёт.

В ногу больно впилось что-то острое, пришлось включить верхний свет, чтобы рассмотреть. Оказалось, это всего лишь окаменевшая хлебная крошка.

Наконец я оживила телефон отпечатком своего указательного пальца и открыла сообщение. Вот что писал мне абонент «Мама»: «Станислава, что это значит?» Дальше начинался пересланный текст сообщения от абонента «Алекс (Стасин)»: «А вы знаете, что ваша дочь записалась в лесбиянки? А вы спросите её, кто такая Таня Курочкина, и чем ваша дочь с ней занимается… Сердце подсказывает, вы будете ой как удивлены:))». Дальше следовала мамина приписка: «Отцу я ничего не говорила. Жду от тебя объяснений».

Когда я жила у Инны, Алекс тоже слал маме сообщения. Он просил её повлиять на меня, писал, что я хочу «разрушить семью» из-за мимолётного сексуального увлечения на стороне, и что это её материнский долг, помочь ему вернуть меня обратно. Потом он уверял её, что я связалась с опасными людьми, и, если родителям не всё равно, они должны это пресечь. В конце концов он не выдержал и заявил, что я всегда была шлюхой, и он долго это терпел, но теперь с него хватит: он больше не собирается меня покрывать, он всё обо мне расскажет.

Не знаю, почему Алекс тогда решил, что нужно воздействовать на маму, а не на отца. Возможно, отец был для него слишком загадочной фигурой, — моего отца Алекс никогда не видел, — и он этой фигуры побаивался. Но сделав ставку на маму, он просчитался на сто процентов. Маме Алекс с самого начала напомнил её собственного мужа. Другими словами, резко не понравился. И «разрушение семьи», если не своей собственной, то хотя бы моей, было маминой давней потаённой мечтой.

Но сейчас всё было по-другому. Независимо от того, что я ей отвечу, она непременно расскажет отцу. Мама не умеет хранить секреты. Всегда, сколько я себя помню, она обо всём, что касалось меня или сестры «докладывала» мужу. Даже когда казалось, что она полностью на твоей стороне, даже если она, глядя на тебя искренними, понимающими глазами, обещала, что сохранит всё в тайне. Не знаю, почему так. Может, так проявлялось её безволие в вопросах, которые касались отношений.

(Это же вырожденцы, больные люди! Их нужно изолировать, иначе человечество вымрет! Ты что, тоже больная?! Закрой свой рот, что ты несёшь!)

Я приложила ладони к горящим щекам так, чтобы средними пальцами зажать уши.

Потом я всё-таки быстро набрала и отправила сообщение.

«Таня Курочкина была нашей клиенткой с месяц назад, я с ней работала. Зачем ты вообще слушаешь его злобное шипение?»

Потом я выключила на телефоне звук и швырнула трубку обратно в мякоть кресла. А сама бросилась ничком на диван,