закрыв голову руками — провалилась в бездонную воздушную яму, потерпела крушение. Неожиданно пришла в голову барская мысль сделать себе горячую ванну.

То, что я написала маме, было почти правдой, ведь я действительно встретилась с Таней из-за работы. И между нами ничего нет, и уже никогда не будет. Теперь и подавно. Никогда и ничего.

Завтра суббота, но я не буду созваниваться с родителями. Надо придумать причину, почему я не могу. Раньше это было просто, с моим-то опытом вранья. Я так привыкла врать по мелочам, путать следы, чтобы избежать наказания. Так привыкла, что начала врать случайно, на всякий случай. А теперь лежу, и в голове нет ни одной целой идеи, ни одной внятной мысли. Не только о том, чем бы я могла быть завтра так занята, — вообще ни о чём.

Я просто лежу на краю жизни, уткнувшись лицом в самое донышко, и потихоньку растягиваю носом полупрозрачную беловатую кожицу — подскорлуповую оболочку, за которой страшное безвоздушное пространство.

(Домой, хочу домой.)

Мясорубка внутри включается на максимальные обороты, из-за её чавканья и моей боли ничего невозможно делать.

(Хватит ныть.)

Надо встать, включить воду, набрать ванну. Лежать в ванной и смотреть сериал. Сначала сознание будет сопротивляться, выпадать из картинки на экране. В какой-то момент оно даже попытается затащить сериальный мирок внутрь себя и начать перемалывать в фарш. Но потом успокоится и отступит. Мне станет лучше. Только иногда издалека будут долетать режущие осколки мыслей, колющие иглы воспоминаний.

В какой-то момент я обнаружу себя в холодной воде, пальцы на руках и ногах будут такими сморщенными, что станет казаться, будто складки уже никогда не разгладятся. Тогда я выдерну чёрную пробку и с трудом, изо всех сил упираясь в бортики ванной, встану. Воображение в это время несколько раз прокрутит перед глазами оптимистичный сценарий: я поскальзываюсь, ударяюсь затылком о край ванны и без сознания оседаю на дно.

«Уходи прочь отсюда, быстрее, быстрее, в комнату, под одеяло, к следующей серии».

Когда-нибудь потом, когда тревога совсем уляжется и заснёт, можно будет осторожно подумать, что делать дальше.

47

Я хотела бы обратно поверить в доброго Бога. Тогда на него можно бы было опереться, тогда ты не один. Но у меня даже это не получается.

Есть ещё предметы. Помню, лет до пятнадцати я обнималась с огромным плюшевым зайцем, представляя, что он живой. Заяц растерянно смотрел блестящими чёрными глазами и понимающе гладил меня по волосам. Только разговаривать не умел. Но зато сколько утешающих, подбадривающих слов он думал в своей розовой длинноухой голове! Мысли разбухали и разбухали, в конце концов хлопчатобумажные нитки не выдержали, и шов треснул. Голова его перестала быть круглой, за щекой появился уродливый поролоновый вырост. После этого скрывать от самой себя тот факт, что заяц не волшебный, а самый обыкновенный, магазинный, стало невозможно.

Предметы умеют выбрать момент. Они могут упасть вам на ногу, поранить, уколоть. Они дождутся случая и сделают это, когда вы особенно уязвимы. Наверное, так они мстят за своё многовековое рабство, начало которому положила обезьяна, взявшая в лапы палку.

Предметы злые, предметы предают. Я больше не верю предметам.

У меня была любимая лампа, которую Алекс время от времени грозился разбить. Мне подарили её коллеги по работе. Незатейливая такая, из разноцветных стекляшек. Я случайно привязалась к ней. Увидела её в секретном магазинчике, куда ездил старинный лифт со сложными решётчатыми дверями. Настолько старинный, что им управляла бабуля-лифтёрша, потому что там было слишком много рычагов и механизмов, слишком сложна была последовательность действий, приводящая этот батискаф в движение. Внутри, на маленькой угловой полочке, стоял проводной телефон. Тоже старинный, естественно. Думаю, этот телефон позволял вызвать мастера, если лифт застрянет. Прямая линия в прошлое. Потому что в настоящем такие старые лифты никто не обслуживает.

Когда желающих перемещаться по вертикали не было, бабуля по тому же телефону звонила своему дедуле, который пять лет как помер. Но пока лифт, скрепя и сопротивляясь, поднимал пассажиров вверх, она хранила суровое, деловое молчание.

Сразу из лифта ты попадал в гигантское пространство, заполненное резной деревянной мебелью, запахом сандала, металлическими статуэтками танцующих и изгибающихся богов. Как будто переносился в страну, куда стремились все древние мореплаватели. Здесь были изящные занавеси и покрывала с густыми восточными узорами, цветастые подушки, ларцы и стулья, инкрустированные камнями… Покупателей не было, и продавцов тоже. Бродя среди молчаливых вещей, я увидела мою лампу. Она была, наверное, самым дешёвым предметом в этом магазине и всё-таки она показалась мне слишком дорогой. Без лампы можно прожить. Алекс и так постоянно говорит мне, что я живу не по средствам.

А через пару недель у меня случился очередной день рождения, мои соработники под предводительством офис-менеджера сбросились мне на подарок и спросили, чего бы мне хотелось. Я не удержалась, я рассказала о лампе. Офис-менеджер отправилась на поиски.

Я очень боялась, что лампу уже купили. Что я попросила о чём-то непозволительно сложном. Что я не заслужила, чтобы эта милая, добрая девушка по моей прихоти два часа искала лампу в полутёмном немодном магазине, который тоже не так-то просто найти. Что я дала ей размытые, непонятные инструкции, и она выяснит это, как только приедет на место, разозлится и изменит своё ко мне отношение.

Но больше всего я боялась, что и лифт, и магазин, и всё остальное — это моя галлюцинация. Уж очень странными они были.

Алекс постоянно твердит, что я путаю реальность и свои фантазии. Что, если это зашло дальше, чем мне кажется?

Но она её купила. Больше того — магазин ей понравился!

А потом у меня был ужасный день, и в уме остался только шар, из которого бьют разноцветные лучи света. Словно я иду через тёмную пещеру, чавкающую чёрной грязью под ногами. И она всё сужается, пытается наколоть меня на ледяные вилки сталактитов, замуровать в грязном каменном мешке… Но дома есть волшебный шар, и он ждёт. И когда я наконец доползла до этого шара и щёлкнула выключателем, лампа мигнула, потрещала и потухла. Больше не зажглась. Не потому, что лампочка перегорела. А просто так.

И собаки предают. Эти, когда вы, плача, утыкаетесь им в шею, пытаются с вами играть и облизывать лицо. Хотя ясно же, что сейчас вам точно не до игр. Да что говорить, они не стесняются приветственно махать хвостом, когда за дверью такие люди как Алекс.

Все предают, все, кто существует, кто обличён