— Это всего лишь сплетни.

Паллен не желал демонстрировать свой интерес.

— Да, сэр, но я подумал, что надо вам доложить. Вдруг пригодится.

— Возможно. Пока трудно сказать. Я сейчас иду к суперинтенданту и перескажу ему эту историю. Хорошо, Гвинн. Продолжайте в том же духе.

Тем временем Рекс сражался с газетчиками.

— Леди Папендейк уполномочила меня передать, что она сожалеет и ничем больше не может вам помочь. В настоящее время делом занимается полиция. Увы, сам я ничего не знаю. Нет, сэр, совсем ничего. Мисс Каролина Адамсон несколько недель назад покинула нашу компанию. Я не помню, сама ли она ушла или была уволена. Да, это мое последнее слово.

Он положил трубку, но телефон тут же затрезвонил, и ему пришлось поднять ее снова.

Попытки найти брата привели отчаявшуюся Вэл в контору Аманды.

— Нет, Вэл, после обеда мы с ним не говорили, — очень сочувственно сказала невеста мистера Кэмпиона. — Тебя одолевают репортеры?

— Милая, они просто повсюду, — пожаловалась Вэл. — Нас осаждают. Четыре женщины пробрались в здание под видом клиенток. Персонал бьется в истерике. Тетя Марта выпила полбутылки шампанского и заснула. Ты не знаешь, где он может быть?

— Сейчас — нет, но он работает. Подожди еще немного, он обязательно с тобой свяжется. Запрись, если надо. Хочешь, мы с А. Д. приедем и поможем тебе? Можно забаррикадировать окна.

— Нет, милая, — рассмеялась Вэл. — Все пока что не настолько плохо. Когда станет туго, я пошлю сигнал SOS. Ты думаешь, что Альберт что-то делает?

— Что-то? Да он землю переворачивает!

— Твоя вера в него очень утешает.

— Вера — ничто, — сказала Аманда. — У него безупречная репутация. Мы непобедимы.

В четыре часа Оутс неохотно позвонил в дом Папендейков. Паллен стоял рядом.

— Это мисс Валентайн Феррис? Говорит суперинтендант Оутс из центрального отдела Нью-Скотланд-Ярда. Мисс Феррис, не могли бы вы приехать к нам? Да, сейчас, пожалуйста. Я отправлю за вами автомобиль. Не беспокойтесь. Нам нужно кое-что у вас выяснить.

— Но я рассказала вам все, что знала о Каролине Адамсон.

Ее высокий голос звучал тревожно и испуганно.

— Разумеется, мэм, — произнес Оутс добродушно, но твердо. — Ничего страшного. Просто мне надо с вами поговорить.

— Это очень срочно? Дом окружен репортерами. Мне даже не хочется выходить.

— Боюсь, что нам все же придется встретиться, мэм. Причем срочно. Насчет репортеров не волнуйтесь, мэм.

Мы вас проведем. Тогда ждите автомобиль. Спасибо большое. До встречи.

— До встречи, — упавшим голосом произнесла Вэл.

В четыре часа из дома Папендейков безрезультатно попытались дозвониться в квартиру мистера Кэмпиона. В четыре ноль одну в клубе мистера Кэмпиона сообщили, что он еще не пришел. В четыре ноль три невеста мистера Кэмпиона сказала, что он пока что ей не звонил. В четыре часа и пять с половиной минут мистер Кэмпион позвонил Оутсу и, когда ему передали, что суперинтендант не может сейчас подойти к телефону, оставил ему сообщение, которое не просто заставило Оутса схватить трубку, но и подвигло его и инспектора Паллена (а также пару неприметно одетых мужчин) поспешно отправиться к дому № 91 на Лорд-Скруп-стрит в Сохо, — словно гончих, вдруг почуявших след. Секретарь, записавший сообщение мистера Кэмпиона, ничего в нем не понял.

«Спросите, нет ли среди его толстых подозреваемых кудрявого мужчины».

Летом все улицы Сохо подразделяются на две категории: жаркие, грязные и веселые — и жаркие, грязные и мрачные. Лорд-Скруп-стрит, соединяющая Грик-стрит и Дин-стрит, относится к числу последних. В доме № 91 располагался ресторан, окна которого были завешены длинными темно-красными шторами, а на стеклах изгибалась надпись «Хакапопулос», набранная большими белыми буквами. Вход в него преграждала узкая и грязная, но довольно прочная дверь, украшенная нарисованными на стекле пальмами. Черный ход, выходивший на Эгейский проулок, напоминал, как вдохновенно заметил местный суперинтендант, обратную сторону лежалого камня.

Изнутри ресторан странным образом не соответствовал своему внешнему виду. Из главного зала взмывала в таинственный мрак лестница красного дерева с позолоченными перилами. Все здесь выглядело каким-то потрепанным, но это была не обычная бедность. Здесь было холодно, и из-за обилия тканей стояла особенная глухая тишина. Все столики были полускрыты друг от друга, а ковры, шторы и колонны были такими пыльными, что в воздухе чувствовался особый запах — казалось, здесь жгли какие-то неароматизированные благовония. Атмосфера этого зала окутывала прямо с порога, как церковная тишина, но здесь не чувствовалось церковного аскетизма: ресторан словно был отрезан от всего мира, и эта изоляция не была волнующей и увлекательной конспирацией; она вызывала тоскливое, мучительное ощущение одиночества и неприкаянности. Находиться здесь было неприятно.

Местный суперинтендант, седовласый приятель Оутса, знал и любил свой район. Он подошел к черному ходу ровно в тот момент, когда Оутс и его спутники вошли в парадную дверь. Это позволило избежать ощущения запланированного рейда, и обе стороны встретились в тени главного зала — не считая четырех человек, которые остались следить за входами. За столиками сидели всего двое посетителей — четверть пятого явно не была популярным временем посещения этого ресторана.

Увидев Оутса, мистер Лагг и мистер Кэмпион встали, приветствуя его. Они сидели в углу и появились словно бы из ниоткуда — инспектор Паллен посмотрел на них с подозрением.

— Есть здесь кто-то еще?

— Нет. Только официант, — тихо, под стать атмосфере пробормотал мистер Кэмпион, и все повернулись к дежурному официанту, который как раз украдкой высунулся из-за колонны. Это был низкорослый человечек в засаленном смокинге и грязном фартуке. Вмиг осознав, кто пришел, он отшатнулся, словно дикое животное, и послал во тьму над лестницей гнусавый клич. Ему тут же ответили, послышалась какая-то возня, и все повернулись, чтобы увидеть, кто сейчас сойдет по лестнице. Мгновение спустя инспектор Паллен тихо и удовлетворенно вздохнул.

«Толстый» и «упитанный» — это почти синонимы, но при достижении определенной степени любое из этих качеств может стать выдающимся. Андреас Хакапопулос воплощал предельную степень обоих. Фигура его напоминала шар, а жирные черные волосы вились так, как вьются побеги винограда, почерк итальянца и волны вокруг ног Афродиты на прерафаэлитской[22]картине. Его шевелюра продолжала линии его выдающегося носа и завершалась приблизительно в шести дюймах над его макушкой.