Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(…)
На улице темно, хоть глаз выколи. С этого и начнем.
(…)
Ленкричит и плачет, ругается умоляет не делать этого. Поздно, дорогая!
Использовал шило на мальчишке. Ужасно! Глаз потек, пацан… мальчик… ВАНЮША потерял сознание
кажется
Может, так и лучше… для него…
Нет! Надо подождать…
НЕТ
Нельзя ждать, можно использовать нашатырь! Так, а потом?
(…)
Делал надрезы бритвой. Не смог! Невыдерзи… не выдергива…
НЕ ВЫДЕРЖАЛ
Уронил, бросил на пол… сам упал, ревел, забившись в угол…
Ее крики сводят меня с ума
нет
другое, конечно, другое, мой маленький, сынуля, боже…
(…)
Бороться с самим собой тяжелее всего, ты знал.
Ты знал
Наз дороги нет.
Назад. Дороги. Нет.
Назаддорогинетназаддорогинетназаддорогинет… Бесконечная прогрессия
(…)
Терпеть тяжело больно страшно
Думаешь, еще есть шанс бросить начатое?
(…)
Снова взялся за бритву. Опять бросил.
Не могу. Не-мо-гу.
НЕ БУДУ!!!
(…)
можно попробовать
представить, что я грузовик
ЯМАЗ
а она Ленка не Ленка а дура
с коляской
буду давить
(…)
Хули ты все время визжишь, сука?!!
(…)
Заткнись твою мать заткнись твою мать заткнисьзаткнисьзаткнись!!!
(…)
…собрался… с силами… собрался… Возможно, если абстрагироваться…
(…)
Сорвал с него кожу, лоскут со спины.
(…)
замолчите все
(…)
Жена, кажется, уходит куда-то. Закрыла глаза, больше не плачет, не вопит. Только скулит так тоненьно-тоненько. Не знаю, что хуже. Буду… приводить ее в чувство.
(…)
Отрезал сосок. Ковыр… ковырял в ране отверткой. Крови много. Очень много. Очень мерзко. Весь в ней, мальчишка обмочился, жену рвало, ужасно, все ужасно! Надо пойти почиститься, помыться…
НЕТЧистотаэкспериментабеспрерывность
(…)
Господи, ежели ты естьт останови меня нидай мн сделать это
(…)
Закончили с ногтями. Вернулся к ребенку. Что дальше. Зубы. Дальше пойдут зубы.
(…)
Она воет. Теперь воет, я понял. Это один кошмарный бесконечный однотонный звук.
Ванюша затих. Жаль.
(…)
вотвидешьсветатотынаделала
(…)
Замолкни, тварь!!!
(…)
отрезал язык
все равно воет
хихи
давится кровью и воет
(…)
Выпотрошил. Он все раа… всерано… ОН ВСЕ РАВНО МЕРТВ!!!
(…)
поскользнулся и упал, стукнулся головой, но сознания не терял, лежал думал про ее уши, встал отрезал нечиво оратьнаминя ушами
мама?
(…)
Господи.
Убей меня, прошу, на одного тебя уповаю, тебе верую, убей меня.
(…)
ТЫ
кто читает
запомни
ИДЕЯ
может прийти и к тебе
Понимаешь?
(…)
онакричитсноваисноваисноваиснвнаивансовссвиноаяииии
(…)
ОНИ ВСЕ КРИЧАТ
…)
как же их много
(…)
Молчание.
Кончено.
Я. Был. Прав.
Нет и не может быть наслаждения большего.
Ничто не сравнится с силой эмоции, захлестывающей мое существо.
Благословенная, ниспосланная свыше, кристальная, всевечная, райская, блаженная, неповторимая, любезная, желанная тишина.
СЛАВЬСЯ.
На этом записки заканчивались.
Друга своего с того дня я стал видеть реже. Хотя, как мы и договаривались, я никогда ничего не говорил ему о прочтенном. Словно пустынная полоса пролегла между нами – пустынная, но настолько огромная, что преодолеть ее было выше моих сил. А еще я долго ходил как сомнамбула, не реагируя на приветствия старых знакомых на улице, а однажды, выходя из дома, забыл запереть за собой дверь. К счастью, квартирка осталась нетронутой.
В этом смысле мне повезло.
Дороги наши с приятелем, как я уже упоминал, разошлись. Каждый живет своей жизнью, он на своем уровне существует, я на своем дне обретаюсь. И, если подумать, мне не так уж и плохо. В конце концов, нелюдимость всегда была мне свойственна. А так – сыт, одет. Пишу статьи для вебсайтов: о стройматериалах, дорогих лекарствах, политике. Пробую силы в фантастике – вроде бы сюжеты о попаданцах имеют успех. Когда-нибудь закончу роман.
Только теперь я решительно не выношу тишины. Находясь в одиночестве, что мне всегда было привычно, я теперь включаю радио погромче. Или телевизор. Или магнитофон. Поэтому пишу я медленно, очень медленно – шум отвлекает от работы, мешает сосредоточиться.
Но…
«Благословенная тишина»…
Это слишком для меня страшно.
– Что тебе снится?
Лида сидела перед трюмо и удаляла с лица макияж. Из зеркала на нее смотрела тусклым взглядом усталая старуха с желтой пергаментной кожей. Слабый свет прикроватного ночника дробился в зеркале, высекая в отражении морщины и тени, и тени морщин – они становились все глубже, по мере того как исчезали остатки тонального крема и румян. Темная россыпь угрей на подбородке, торчащие в чрезмерно широких ноздрях волоски, жирные поры на рыхлых щеках дополняли портрет, не делая его ничуть краше.
Она себя и ощущала такой – унизительно старой и отвратительно липкой. Хотела бы закрыть глаза, отвернуться от зеркала. Но стоило опустить взгляд, как в поле зрения влезали мерзкие жировые валики на животе и боках. Ночнушка нисколько их не скрывала, даже наоборот: там, где тонкая ткань запала в складки, проступали темные влажные пятна. В дневном выпуске новостей ведущие минут пять удивлялись небывало жаркому октябрю, к обеду температура подскочила к отметке в двадцать градусов – такого в Москве не случалось лет сорок. По этому вечерами в квартире было жарко, и Лида истекала потом. Но по ночам осень отыгрывала свое, и к утру зубы начинали стучать. Так что сплит-система работала на обогрев, воздух в спальне напоминал горячий густой кисель, а Лида продолжала течь.
