— Рекламная пауза.

— Не дело, а одни сплошные обломы, — проворчал майор. — Хоть вешайся!

— Это вы всегда успеете сделать! Но на черный юмор помощника майор никак не отреагировал.

Новый день принес ему неожиданно приятный сюрприз. От Юлии Константиновны. Она позвонила ему и сказала, что вспомнила фамилию девушки, которой сделали неудачную операцию. Майор слушал ее, затаив дыхание.

— Помогла мнемоника! Я вам уже говорила: наука о памяти. Способах запоминания информации. Когда возникают ассоциации, которые и откладываются на нашей подкорке мозга.

«К черту мнемонику, — хотелось воскликнуть Губареву. — Ближе к делу!»

— Я перекладывала книги в своей библиотеке. У себя дома. Заехала к папе. И наткнулась на книгу, которая лежала в тот день у меня в сумке. Я читала ее и везде таскала с собой. В то время у меня сломался джип, и я ездила на метро. Чтобы не было скучно, читала книгу.

Казалось, что она никогда не приступит к главному. «Издевается надо мной, что ли?» — мелькнуло в голове майора. Зная Юльку-пульку, это вполне могло быть правдой.

— И что? — спросил майор осевшим голосом.

— Книга называлась «Жизнь Арсеньева». Бунина. Я еще подумала: надо же, одна фамилия. Арсеньева — вот фамилия той девушки.

— А зовут?

— Этого не помню. Впрочем, кажется, Вера или Надя. Но я могу и ошибаться.

— Юлия Константиновна, несмотря на то…

— И вопреки тому, — подхватила секретарша.

— Вот именно. За мной — букет цветов.

— Лучше коробка конфет. «Рафаэло».

— Договорились! Майор повесил трубку с чувством невыразимого облегчения. Сейчас все и завертится, подумал он. А то мы блуждаем в темном лабиринте. То в одну сторону пойдем, то в другую. А выход маячит где-то вдалеке. И до него никак не дойти. Теперь мы знаем, в каком направлении следует идти. Определенно!

В Москве было три Надежды Арсеньевой. Подходящих по возрасту. Майору повезло сразу. Он позвонил по телефону Надежде Арсеньевой номер один и по наводящим вопросам понял, что это «та самая», которая нужна ему. Он не хотел спугнуть ее и поэтому разговаривал очень осторожно, представившись работником социальной службы, оказывающей помощь людям, пострадавшим от неумелых действий врачей.

Когда он выяснил, что это «его» Арсеньева, то решил ехать и поговорить с ней на месте.

Губарев долго нажимал на кнопку звонка. Наконец дверь приоткрылась, и в щелку показалась половина лица.

— Вы к кому?

— Вы Арсеньева Надежда Сергеевна?

— Да. — Голос был тихим. Девушка говорила почти шепотом.

— Я из милиции. Мне надо с вами поговорить.

С минуту-другую девушка колебалась, потом распахнула перед ним дверь.

— Проходите. На… кухню.

Майор огляделся. На всем был отпечаток запустения и заброшенности. Пыль на тумбочке давно не протирали. В углу лежала сваленная одежда.

На кухне девушка плотно зашторила окна.

— Извините, я не люблю дневного света. Мне плохо от него.

— Я знаю, что Лактионов сделал вам неудачную пластическую операцию. Вы приходили в клинику и кричали, что убьете его. Это правда?

— Да.

— Вы знаете, что Лактионов убит?

— Нет. — Она открыла рот и посмотрела на майора с явным испугом. — Нет!

«Разыгрывает или правда не знает?»

— Об этом говорилось по телевизору в криминальных новостях, писалось в прессе.

— Я не читаю газет. А смотрю только сериалы.

— Значит, вы утверждаете, что ничего не знаете об убийстве Лактионова?

— Да. Я ничего об этом не знаю.

— У вас был мотив убить его.

— Я хотела это сделать. И чуть не сделала. Она… — Арсеньева замолчала. А потом прошептала, уставившись куда-то мимо майора: — Это сделала она…

— Кто — «она»? — подался вперед Губарев.

— Эта женщина…

— Надежда Сергеевна, расскажите все по порядку. Что это за женщина, откуда? Почему вы считаете, что она убила Лактионова?

— Потому что она хотела, чтобы это сделала я. Она разыскала меня, позвонила. И стала говорить, что я должна убить Лактионова, чтобы отомстить за свою жизнь. Он должен поплатиться за мои страдания.

— А вы?

— Я… согласилась с ней.

Арсеньева замолчала. Волосы закрывали половину лица. Она говорила, опустив голову.

— И?

— Она все продумала. Сказала, что в камере хранения на Савеловском вокзале в одной из ячеек будут лежать пистолет и деньги. Пять тысяч долларов, которые я могу потратить на операцию. Еще пять тысяч она обещала заплатить после убийства. Я поехала на Савеловский вокзал. Сделала все, как она сказала.

Губарев слушал внимательно, не перебивая.

— Что было потом?

— Потом? — переспросила Арсеньева. Она вскинула голову. — Потом я поехала в клинику «Ваш шанс».

— Во сколько это было?

— Вечером. Около восьми. Я открыла дверь…

— Каким образом?

В глазах Арсеньевой промелькнуло нечто, похожее на удивление.

— Я же сказала: «она» все продумала. Все, до мельчайших деталей. Она назвала мне код двери. Лактионов был один. Я должна была проникнуть к нему в кабинет и застрелить его. Такой был план. А я… — Она замолчала.

— А что сделали вы?

Я… — Арсеньева сглотнула. — Я не успела зайти к нему в кабинет, как он вышел из него и пошел в другую сторону. Я была в это время за секретарской стойкой. Сидела на корточках. Пряталась. Я подождала, пока он отойдет. И… прошла в кабинет. Там я… — Она снова замолчала. Потом посмотрела на майора в упор. И он поразился тоске и горечи, сквозившим в ее глазах. — Короче, я передумала его убивать.

— Почему?

— Это мое личное дело, — резко сказала она. — Я поняла, что не смогу убить человека. Что это не так просто: взять и убить. Хотя мне очень хотелось это сделать.

— Что было после?

— Ничего. Я ушла так же, как и пришла. Вот и все.

— Больше та женщина не звонила вам?

— Звонила. В тот же вечер. Спросила, почему все сорвалось. Я ей объяснила. Она была в ярости. Предупредила, чтобы я никому не говорила о нашем разговоре. А потом швырнула трубку.

— После звонки были?

— Нет.

— И вы не имеете понятия, кто эта женщина?

— Нет.

— Она как-то объяснила вам, почему она хотела, чтобы вы убили Лактионова?