– Бегом за славой, р-ребятки! – взрыкнул я.

Буян с Молчуном транслировали мою команду непечатными словами, зато не в пример громче и ярче, заглушая заполошный бабий визг, предсмертные вопли заколотых штыками и частую пальбу.

– Ура-а-а!! Бей-убивай! – откликнулись полсотни солдатских глоток. В едином порыве ощетинившаяся богатым арсеналом смерти человеческая масса снесла имитацию ворот, жидкий плетень и коряво сделанные рогатки. Солнце сверкнуло на широких тесаках штуцеров, игольчатых штыках «дербанок», превращенных в пики осадных ножах, обещая нам победу.

Вместе с воплями убийц и жертв к небесам взмыл окровавленный орел на княжеском платке. Хищник расправил крылья, словно тоже собирался терзать застигнутых врасплох врагов острым клювом и изогнутыми когтями.

Первым выстрелом Акинф упредил какого-то резвого усача, выскочившего из просторной серой палатки справа от дороги. Кровавый цветок распустился на светлой рубахе со щегольским воротником, и мужик рухнул назад, не успев разрядить в нас свои пистолеты.

Как и было приказано, бойцы рассыпались на двойки и тройки меж вражеских жилищ и повозок. Непрерывную череду ружейно-пистолетной пальбы разбавили первые разрывы гранат. По всему пространству, какое удавалось охватить взглядом, растерянные враги падали на землю, вываливались из дверей и окон, повисали на заборах и штыках, истекая кровью.

– Бей-убивай сучье племя!

– Смерть! Смерть!

– Ура-а-а! Ура-а-а! – Русинский клич заглушил хор удивленных нашим коварным нападением глоток. Пусть и в основном лагере знают, кто напал. Им полезно.

Я возглавлял группу, которой предстояло занять позиции перед ручьем, чтобы с одной стороны отсечь пути отхода вражеским офицерам, сутенерам, спекулянтам, работорговцам и прочим сливкам здешнего общества, а с другой – противодействовать подходу основных сил из осадного лагеря. Ну и контролировать Евгения, чтобы тот не натворил глупостей, тоже мое право и моя обязанность.

Поскольку впереди нас стаей кровожадных волков по овчарне промчались дукары, достойные «мастерворка» цели в поле зрения отсутствовали. Револьвер оставался в предусмотрительно расстегнутой кобуре, а подаренный Буяном нож – за голенищем. Перегружать себя саблей или гранатами не стал – кираса и каска весили изрядно, но уговаривать себя не пришлось ни секунды. Была б такая возможность, обрядил бы в броню всех своих солдат, а не только командиров и древичей.

Со всех сторон неслись топот сапог, крики, выстрелы, козлиное блеянье и куриное кудахтанье. Опрокинутая корзина с бельем, клочья сена, куланьи «яблоки» разной степени свежести – мозг отчего-то особенно ярко фиксировал посторонние детали. То и дело под ногами попадались агонизирующие тела – дукары так спешили зачистить публичный дом, что не утруждали себя последней милостью победителей.

Едва справа распахнулась деревянная дверь каменного домишка, как мой ординарец-телохранитель двумя выстрелами сквозь серые доски уложил рослого холеного мужика. Поверженный враг, одетый в светлые рейтузы и зеленый халат, бросались в глаза шикарный пояс с кинжалами и золотая цепь, выпал наружу. Наружность его совсем не гармонировала с обликом жалкой лачуги, но откуда-то Акинф знал, что убивает того, кого нужно.

Из дверного проема бахнул заполошный выстрел в спину дукарам. Следом из узкого окна раздался еще один. Едва подбежавшие русины успели по разу пальнуть в оконце, как Акинф закатил в помещение брызжущую искрами и дымом гранату. Выброшенного смерчем огня и осколков офицера в форме со знаками отличия грымских стрелков добил я. Двое моих солдат пальнули в окно из штуцеров, метя по углам, и вломились в разгромленное жилище с пистолетами наготове.

Впереди спасались бегством какие-то личности в подштанниках, бросившие оружие бандиты, задравшие подолы юбок тетки и чумазые голоногие дети. Почему-то они не пытались перепрыгнуть через низенькую имитацию каменного забора, а всей гурьбой ломились в полуарку ворот, создав толчею.

Выстрел над самым моим ухом резанул нервы и сбил прицел, но выскочивший как черт из табакерки сквернавец в овечьей безрукавке, выронив топор, кувыркнулся в пыль. С правой стороны раздавались разрывы гранат – Прохор с Буяном выкорчевывали супостата из домов и крытых повозок, размещенных на приусадебных участках жителей маленького поселка. По левую руку звенели битыми стекляшками и саблями союзные дукары, врубившиеся в публичный дом. Такой кабацкой драки эти стены еще не видели. Женский визг периодически накрывал прочие звуки плотной пеленой. Смотри, Городецкий, расцарапают по ходу пьесы моську, не жалуйся, сам напросился падших женщин оберегать.

Появившегося из-за сарая сквернавца застрелили без моей помощи, следующего аж двумя штыками пришпилили к стене из дикого камня. Бедняга, одетый в поношенный солдатский кафтан грымской армии, истошно орал, брызгая кровью на пыльную дорогу, кладку и соскочившую с головы железную шапку. Эх, братцы, какой садист вас штыковому бою учил! Из сарая лихо выскочил офицер с обнаженной саблей: начищенные черные сапоги, синие штаны со сверкающими пуговицами на лампасах и почти чистая белая рубаха отпечатались в памяти. Мой выстрел раздался первым, но пуля срикошетила в дорожную пыль от магического щита. Без успеха разрядив следующую камору барабана, заметил, как ткань на его груди вспучилась от массивного амулета на толстой цепи. Отбив удар сабли стволами шестиствольника, Акинф красивым движением проткнул ему горло блеснувшей молнией штыка. Бежавшие следом стрелки разрядили свои ружья в темнеющий дверной проем. Вытащив пистолеты и обложив упрямого противника последними словами, продолжили бой внутри постройки.

Присев за опрокинутую арбу, я перевел дыхание и дозарядил «мастерворк». Рядом хрипел сквозь светлую кровавую пену грымский стрелок. Пожилой уже дядька с седыми бакенбардами, пышными длинными усами и бронзовым лицом с наковальней подбородка. Наши взгляды встретились: я не жалел его ни капли, но он и не просил пощады. Возможно, он видел уже не меня, а посланца смерти, что пожаловал сопроводить его душу в Бездну. Я же видел именно то, за чем сюда пришел: одного из множества поверженных врагов.

Вдруг выяснилось, что Аристарх, тот самый разведчик, который подстрелил горбуна, путает штуцер с копьем. Только вражьему гренадеру неважно, чем его пришпилили к столбу. Потому как фитиль бомбы догорел и спрессованная смерть вырвалась на волю под его ногами. А мне стало интересно, почему Аристарх оказался в первых рядах, хотя должен был охранять обоз. Потом все разборки, одернул сам себя.

Враг сверху! Двоих попугайски разодетых хлыщей, стрелявших с террасы трактира, одного за другим уложил Акинф. Третьего, пузатого бородача в кожаной безрукавке, уделал вместе с кем-то из солдат, потратив на убийство этой туши целых три выстрела. И если сбитые ординарцем «фазаны», как и подобает, повисли на перилах, словно на поясе охотника, пузан умудрился по-голливудски подергаться от попаданий, свернуть кадку с растением и спикировать вниз, выбив хорошее облако пыли. Хлопать в ладоши будем потом! Сейчас перезарядиться, повертеть головой. И дальше, быстрее, кровавее!