Саша поднялся на колени. На его губах была кровь. Он сказал губами одно:

— Беги.

Она замешкалась. Лошадь ощутила это и замедлилась.

И огонь вспыхнул на небе.

Будто падала алая, синяя и золотая звезда. Полоса огня опустилась ниже, как волна, и вдруг там появилась высокая золотая лошадь, сияя в траве, бежала рядом с ними.

Крики гнева и удивления от татар.

— Пожара, — прошептала она. Лошадь махнула ухом другой лошади, второе ухо повернула к мужчинам, что гнались за ними.

«Залезай мне на спину».

Вася не спрашивала. Она встала на спине гнедой кобылицы, пока та бежала. Пожара замедлила шаги, чтобы не обогнать другую лошадь, и Вася шагнула в сторону, легко опустилась на золотую спину кобылицы. Кожа лошади горела между ее колен.

У нескольких мужчин были луки, стрелы свистели возле ее ушей. По ним еще могли попасть, они поворачивали к месту, где лежал ее брат. Что делать? Чудо, что теперь у нее была скорость Пожары, но ее брат был на земле. Другая стрела пронеслась мимо ее щеки, она заметила дорогу Полуночи.

В голову пришла идея, безумная. Вася не могла дышать. С гневом и страхом в сердце, понимая, как ограничены ее знания и умения, она не могла придумать другое.

— Нам нужно вернуться в эту же полночь, — мрачно сказала она лошади. — Но сначала нужна помощь.

«Ты не поняла», — сказала тогда Полуночница.

Лошадь ступила на дорогу Полуночи, и их проглотила ночь.

* * *

Они вернутся в лагерь татар в ту же полночь, иначе она не ушла бы. Но было ужасно, она будто бросила брата умирать, пока неслась в дикой тьме, деревья били ее по лицу. Вася всхлипывала в шею лошади от ужаса, боясь за Сашу, испытывая отвращение к себе и ограниченности своих навыков.

Золотая лошадь двигалась не как Соловей. Соловей был крупнее, ехал легко. Пожара была быстрее, худее, ее бока были с резкими краями, а бежала она рывками, словно вместе с волной.

Через пару мгновений Вася подняла голову и взяла себя в руки. Она могла сделать это? Она даже не обдумала, все еще видела перед глазами брата в крови, окруженного врагами. Она пыталась придумать что — нибудь еще.

Что угодно.

Она не могла.

И она сосредоточилась на том, куда хотела пойти. Это было просто и быстро. Ее кровь знала путь, она едва думала об этом.

После пары минут галопа они вырвались из черного леса на знакомое поле, зашуршала пшеница. Небо было рекой звезд. Вася села прямее, Пожара замедлилась, дико гарцуя.

Деревушка стояла на возвышении за убранными полями. Ее было плохо видно на фоне звезд, но Вася знала все ее изгибы. Тоска сдавила горло. Полночь в деревне, где она родилась. Где — то неподалеку были ее брат Алеша, ее сестра Ирина.

Но она пришла не за ними. Однажды она может вернуться, познакомить Марью с ее народом, поесть хороший хлеб, сидя на теплой летней траве. Но сейчас она не могла отдыхать тут. У нее было другое дело.

— Пожара, — сказала Вася. — Почему ты вернулась?

«Дед Гриб, — сказала лошадь. — Он собирал вести ото всех грибов на Руси, гордился собой, рассказывая всем, что он — твой самый важный союзник. Сегодня он пришел ко мне, сказав, что ты снова в опасности, а я зря не помогаю. Я пошла искать тебя, чтобы он умолк, а потом увидела, какой огонь ты делала. Хороший огонь, — лошадь звучала почти одобрительно. — И ты мало весишь. Даже не было неудобно».

— Спасибо, — сказала Вася. — Ты понесешь меня дальше?

«Нас ждет что — то интересное?» — спросила лошадь.

Вася подумала о Морозко в белой тишине его зимнего мира. Там ее ждали, она знала. Но не помогли бы. Она могла притянуть его тенью, чтобы он снова покинул зиму, но зачем? Он не мог бороться с татарами вот так, не мог спасти ее брата.

Только один мог это сделать.

Она мрачно сказала:

— Интереснее, чем ты представляешь, — она снова задумалась, не поступала ли глупо.

Но потом она подумала о Полуночнице. О ее словах: «Мы надеялись, что ты была другой».

Вася, казалось, поняла ее.

И Пожара от ее прикосновения повернулась и побежала по лесу.

29

Между Зимой и Весной

Поляна на границе между зимой и весной. Когда — то Вася назвала бы это мгновением, но теперь знала, что на краю земель земли было такое место.

В центре поляны стоял дуб. Его ствол был большим, как изба, ветки раскинулись, как крыша, как прутья клетки.

Под деревом, прислонившись к стволу, притянув колени к груди, сидел Медведь. Была еще полночь. Поляна была темной, луна пропала за горизонтом. Был только свет Пожары и его отблески на золоте, что сковывало запястья и горло Медведя. В лесу стояла тишина, но Вася ощущала на себе взгляды невидимых глаз.

Медведь не двигался, увидев их, лишь скривил губы в выражении, не похожем на улыбку.

— Пришла поглумиться? — спросил он.

Вася слезла со спины лошади. Ноздри демона раздувались, пока он разглядывал ее растрепанный вид, порез на виске, ноги в грязи. Пожара в тревоге попятилась, глядя на Медведя, может, вспоминая зубы упырей в своем боку.

Вася шагнула вперед.

Он вскинул бровь без шрама.

— Или пришла соблазнить? — спросил он. — Моего брата тебе мало?

Она молчала. Он не мог отступить, прижатый к дереву, но его глаз раскрылся шире. Он напрягся, скованный золотом.

— Нет? — сказал он. — Тогда зачем?

— Ты горевал по священнику? — спросила она.

Медведь склонил голову и удивил ее, сказав просто:

— Да.

— Почему?

— Он был моим. Был красивым. Мог творить и разрушать словом. Он вкладывал душу в пение и иконопись. Он мертв. Конечно, я горюю.

— Ты разбил его, — сказала она.

— Возможно. Но не я делал трещины.

Пожалуй, для отца Константина подходило то, что о его смерти сожалел дух хаоса. Медведь прислонил голову к стволу дерева, словно был спокоен, но следил за ней глазом.

— Девушка, ты тут не для того, чтобы оплакивать Константина Никоновича. Тогда зачем?

— мой брат в плену у татар, а с ним муж моей сестры.

Медведь фыркнул.

— Мило, что ты сообщила. Надеюсь, они умрут с криками.

Она сказала:

— Я не могу освободить их одна. Я пыталась и не справилась.

Глаз окинул взглядом ее растрепанный вид.

— Да? — его улыбка была почти капризной. — При чем тут я?

Ладони Васи дрожали