СССР Николаю Ежову, в котором просил «помочь решить» вопрос о поэте. Вскоре после этого письма Мандельштам и был арестован.

Владимир Набоков. Защита Лужина

О чём эта книга?

Петербургский мальчик-аутист, чьи родители-дворяне не любят друг друга, отправлен в школу, жизнь его становится адом, он защищается от её жестокостей растворением в шахматной игре. Он вырастает в одного из сильнейших шахматистов, мотается с турнира на турнир по городам Европы, не замечая их улиц, перемещаясь от гостиницы до шахматного зала, и борется за право вызвать на матч чемпиона мира. Перед турниром претендентов в Берлине нелепый тучный Лужин неожиданно обретает любовь: жертвой Амура становится жалостливая красавица, дочь состоятельных, в отличие от Лужина, русских эмигрантов. Он показывает на этом турнире лучшую свою игру, но в результате перенапряжения и умелой игры главного соперника у героя романа происходит сильнейший нервный срыв с обмороком и госпитализацией. Все попытки жены вернуть его к обычной жизни разбиваются о кошмары Лужина, которому кажется, что реальность играет с ним в какие-то фантастические шахматы, и весной 1929-го гроссмейстер прыгает в окно.

Когда она написана?

В 1929-м тридцатилетний Набоков, публиковавший свою русскоязычную прозу под псевдонимом Сирин, решил, что уже почти сделал писательскую карьеру. Предыдущий роман писателя, «Король, дама, валет», сразу принёс ему 5000 полновесных постинфляционных[387] марок (для сравнения: герой этого романа снимает комнату за 50 марок в месяц, а немецкому служащему, чтобы заработать 5000 в год, нужно иметь в это время солидный стаж и ответственную должность[388]). Солидный гонорар был связан с тем, что издательство «Ульштайн» приобрело роман не только для выпуска книги, а и для публикации в сети региональных немецких газет. Приступая к роману о шахматном почти чемпионе, молодой писатель и себя в этот момент ощущал уже не просто перспективным гением, а почти чемпионом. Получив деньги, Набоков уехал на юг Франции ловить бабочек, где и начал сочинять «Лужина» (завершил в том же году в Берлине). Ободрённые успехом, супруги Набоковы не думали, что это довольно дорогая поездка и что жена писателя Вера, уезжая, теряет берлинские заработки (она подвизалась на разных конторских работах). Роман получился отличный, но денег, увы, больших не принёс.

Вера и Владимир Набоковы. Берлин, 1923–1925 годы[389]

Потсдамская площадь. Берлин, 1925 год[390]

Как она написана?

«Защита Лужина» – третий роман Сирина (из восьми русских; позже будет восемь английских). К этому времени сформировалась его поэтика сложных лейтмотивных узоров (подступы к ней ощутимы и в «Машеньке», и в большей степени в «Короле, даме, валете»), когда за очевидным сюжетом романа скрывается ещё некоторое количество теневых. Они складываются в сложную полифоническую конструкцию и так или иначе соотнесены с основной историей. Естественным образом «Защита» полна шахматных кружев, начиная от бытовых штрихов вроде «фарфоровой чернильницы» или коробки конфет, из которых половина съедена, а вторая уложена так, чтобы создать ощущение заполненности всей коробки, и заканчивая шахматной структурой безумия Лужина. Столь же открыто предъявлен музыкальный узор (дед Лужина по матери – забытый композитор; шахматная вселенная многократно уподобляется музыкальной), но есть и множество других.

Роман, как и большинство других набоковских текстов, полон зашифрованных деталей: Лужин не узнает, что его жена была влюблена в его одноклассника, не заметит, что упал без сознания после роковой партии и спасаем пьяными немцами у дома, где жил в Берлине его собственный отец, а особо внимательный читатель всё это может увидеть, но лишь при перечитывании. Так задаётся важнейший принцип, о котором Набоков говорил множество раз: его книги созданы для перечитывателя.

И конечно, эта книга, подобно всем книгам автора, пестрит аллюзиями и реминисценциями.

Что на неё повлияло?

В качестве претекстов и интертекстов «Защиты Лужина» называются «Дон Кихот», «Алиса в Стране чудес» (молодой Набоков перевёл эту книгу на русский в 1923-м под названием «Аня в Стране чудес»), «Граф Монте-Кристо», «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Человек в футляре», «Игрок», «Петербург», фантастический роман Эдвина Эбботта[391] «Флатландия», рассказ Петра Потёмкина[392] «Автомат, или Чудеса, случившиеся в старой Праге в 183… году»… Однако любое произведение Набокова вызывает в сознании образованного читателя много параллелей, и практически никогда пратекст не носит объясняющей силы, а просто использован Набоковым как естественная часть его «поэтического хозяйства», способная придать «дополнительное измерение» тому или иному элементу сочинения. Если всерьёз говорить о литературных влияниях на Набокова, то корректным будет лишь высказывание вроде «на него повлияла вся классическая русская литература и вся мировая авантюрная литература» (из рыцарей последней непосредственно в тексте «Защиты Лужина» упоминаются Конан Дойл и Жюль Верн).

Но неоднократно зафиксирован забавный тип влияния на Сирина сущих мелочей, в частности текущей периодики, часто провоцировавшей автора на творческие решения. Следуя этой логике, мы можем глянуть на первую страницу XXXV книги всё тех же «Современных записок» (1928) – и предположить, что эта страница бунинского блокбастера могла вызвать у Набокова идею начала «Защиты Лужина», на первой странице которой героя увозят из усадьбы для поступления в гимназию.

Как она была опубликована?

«"Защита Лужина" промелькнула под моим псевдонимом "В. Сирин" в эмигрантском русском журнале "Современные записки" (Париж), выходившем четыре раза в год, и сразу же после этого была напечатана отдельной книгой в эмигрантском издательстве "Слово" (Берлин, 1930). Это издание в плотной матово-чёрной бумажной обложке с золотыми буквами, 234 стр., 21 на 14 см, теперь редко встречается, а может стать ещё большей редкостью», – справедливо написал Набоков в 1963-м в предисловии к английскому переводу «Защиты». Стоит добавить номера журнала (XL – XLII, октябрь 1929 – апрель 1930), а также подчеркнуть, что начиная с «Защиты Лужина» все русские романы автора перед быстрой книжной публикацией выходили сначала в журнале (а почти все рассказы – в газетах; занятно, что один из очень немногих рассказов, с публикацией которого возникли проблемы – «Руль» не взял, пришлось пристраивать в рижскую «Сегодня», – это «Случайность», герой которой носит фамилию Лужин и заканчивает жизнь самоубийством).

Как её приняли?

Очень хорошо. Правда, широко известная цитата из Бунина – «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня» – является апокрифом, её ввёл в оборот эмигрант-возвращенец Лев Любимов, чьи мемуары[393] не считаются образцом правдоподобия. Но после публикации «Защиты» Бунин и впрямь очень уважительно отзывался о Сирине, что известно из дневника[394] Галины Кузнецовой[395].

Чрезвычайно высоко оценили роман сразу после выхода Нина Берберова («Огромный, зрелый, сложный современный писатель был передо мной, огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания. Наше существование отныне получало смысл. Всё мое поколение было оправдано»[396]), Андре Левинсон («Вас охватывает волнение, кровь стучит в висках, сердце наполняется одновременно и радостью и печалью, и вас не покидает упоительное напряжение… вы чувствуете вдруг, что перед вами великая книга»[397]), Владислав Ходасевич, культуролог Владимир Вейдле, экономист и публицист Савелий Шерман, отклики появились во многих эмигрантских изданиях[398], другие изгнанники активно обсуждали «Защиту» в частных письмах.

Начиная с «Защиты» терпеливым критиком творчества Сирина становится Георгий Адамович, неизменно сочетающий в своих отзывах высокую оценку таланта Набокова с конкретными изобретательными, а иногда и очень жёсткими претензиями; в отклике на публикацию первой части «Лужина» он на долгие годы вперёд задал тему «Сирин подражает западным образцам, а русская литература должна быть духовнее».

Что было дальше?

Успех у критики мало способствовал улучшению уровня жизни автора; успех романа «Король, дама, валет» не повторился (для сравнения с пятью тысячами за «КДВ»: литературный доход Набокова за весь 1934 год составит лишь тысячу с небольшим), романы Сирина «не пошли» для немецкой аудитории, а русская эмиграция не могла обеспечить хоть