В апреле 1917 года доходы большевиков составили около 11 500 рублей, а расходы, согласно счетам партии, – всего 5500 рублей. В мае, благодаря притоку новых членов партии и росту тиражей партийной газеты, доход составил 18 000 рублей; в июне в кассу партии поступило почти 30 000 рублей 33. Большевики не платили за помещения, которые занимали, они силой захватили функционирующую типографию, также не заплатив за это ни копейки, а Ленин в повседневной жизни был образцом аскетизма. При этом одна только печать “Правды” (85 000 экземпляров ежедневно, не считая допечаток) была весьма дорогим предприятием; кроме того, немалых денег стоило изготовление и распространение других газет и брошюр, рисование и печать плакатов, не говоря уже о содержании самой партии, которая постоянно росла и расширялась во все концы обширной, разоренной войной страны. Для сравнения: в июле 1917 года некий предприимчивый британский генерал представил в правительство “Проект пропаганды в России”, который должен был противодействовать антивоенной пропаганде большевиков. Бюджет проекта был ошеломляющим: целых два миллиона фунтов на первые три месяца плюс 500 000 фунтов в каждый последующий месяц34.

Не может быть никаких сомнений в том, что Германия направляла в Россию гигантские потоки денег. Только в одном эпизоде от з апреля 1917 года Министерство иностранных дел выделило на пропагандистские цели пять миллионов рейхсмарок. Большую часть этой суммы получил, по всей вероятности, Парвус (который крайне неохотно выдавал расписки) 35. И если стоимость самых дешевых мест в пломбированном вагоне была сущей мелочью для группы чиновников одного из германских гражданских министерств, то другие министерства и правительственные агентства располагали собственными обширными бюджетами. Военное ведомство могло сколько угодно рассчитывать на то, что немецкие подводные лодки способны взять за горло и победить любого врага, однако оно же на протяжении всего 1917 года вело обширную кампанию пропаганды на Восточном фронте. В апреле британский военный кабинет констатировал:

Немецкие агитаторы и германские деньги имеют, очевидно, прямое касательство к беспорядкам в России36.

Предположение о том, что в России существует какая-то “гигантская шпионская организация”, возможно, и было фантастическим, однако в ситуации, когда на рынке обращалось огромное количество наличных денег в иностранных банкнотах (притом нередко фальшивых), было непросто выяснить, кто кого финансирует.

В Берне немцы использовали агента по имени Карл Моор. Подданный Германии, Моор осел в Швейцарии в 1870-е годы и в течение своей карьеры успел побывать и журналистом, и юристом, а потом занялся финансированием сумрачного мира политических эмигрантов-социалистов. В марте 1917 года он, кроме того, согласился работать на Германию (и Австрию) и получил кодовое имя Байер. Основная задача Байера заключалась в сборе информации в кругах социалистов и дальнейшей ее передаче своему куратору в Берне, д-ру Вальтеру Нассе. Летом 1917 года Моор-Байер несколько раз ездил в Стокгольм, однако не имел никаких контактов с группой Парвуса. Масштабы его деятельности оставались неясными вплоть до конца Второй мировой войны, однако сегодня некоторые авторы называют Моора большевистским “интендантом № 2” (№ 1 был Парвус)37. Рассекреченные документы из российских архивов позволяют предположить, что в августе 1917 года он передал большевикам по меньшей мере 230 000 рейхсмарок. К разочарованию тех, кто надеялся наконец обрести в лице Моора-Байера вожделенное доказательство, обнаружилось, что эти деньги не ушли дальше Стокгольма. Очевидно, они остались у Радека, который использовал их для организации мирной конференции левых социалистов38.

Финансирование при помощи нелегальных средств тоже было игрой, в которую мог играть каждый, однако одни только наличные еще не могли гарантировать успеха. Вальтер Нассе в Берне с неприятным изумлением наблюдал за “лавиной английского золота”: Антанта, сообщал он, тратит невероятные суммы на поддержку военной активности России и на подкуп влиятельных лиц39. Что же касается полевых агентов в России, то здесь у англичан, которые вообще-то только и знают, что свой крикет, тоже было кое-что достойное – капитан Бромхед и его мобильные кинопоказы. У французов также имелось в Петрограде бюро пропаганды, которым руководил граф де Шевильи, еще один энтузиаст кинематографа, а по совместительству – представитель банка Credit Lyonnais40.

Работа этих людей, а также печать брошюр, закупка подарков, поездки с лекциями на фронт – всё это стоило больших денег. Однако определение “лавина английского золота” кажется все же некоторым преувеличением. В действительности дело обстояло так: в мае Бьюкенен написал в Лондон, что

солдаты из рабочих и крестьян настолько невежественны, что не имеют ни малейшего понятия о причине войны и тех целях, ради которых мы сражаемся. Они слепо верят россказням бесчисленных агитаторов, которые настраивают их против союзников и за мир любой ценой.

В ответ Бьюкенену, так уж и быть, отправили 10 000 фунтов41. Эта сумма казалась совершенно неадекватной, однако у британцев были основательные причины для того, чтобы держать кошелек закрытым. Когда чиновники Уайтхолла подсчитывали суммы, потраченные на русскую пропаганду, их прежде всего поражал вопиющий процент неудач. В Петроград было направлено множество славных парней, но все они почему-то оказались совершенно непригодными для этой работы. Может быть, дело не в деньгах? Может быть, следует изменить тактику?

По всей вероятности, уже к маю англичане догадались, что Плеханов ни на йоту не может повлиять на военную активность России. Другой подход состоял в том, чтобы заткнуть брешь с помощью писателей, – так в России оказались Артур Рэнсом и несколько его плохо выбритых друзей. К этому плану присоединились и американцы: в июле 1917 года правительство президента Вильсона согласилось доставить Сомерсета Моэма в Петроград через Токио42.

Прибыв в столицу России, Моэм, как и многие другие, тут же поссорился с начальником британского бюро пропаганды – романистом Хью Уолполом. Оба собрали в Петрограде богатый материал для своих будущих книг, ни один не продвинулся в деле завоевания русского общественного мнения. В частном письме, написанном в октябре 1917 года, Альфред Нокс замечает:

Уолпол, возглавляющий в последнее время [пропагандистскую] работу, в настоящее время непригоден к выполнению этой задачи, так как он не знает России, он всего лишь писатель, а тут требуется настоящий мужчина43.

Никто никогда не смог бы сказать такое о Ленине. Независимо от того, какую помощь он получал со стороны, все его действия били точно в цель. Всякий, кто проехал бы вдоль линии фронта, не мог не заметить, насколько к концу мая Ленин и его сторонники изменили ситуацию. Всё английское золото ничего не могло поделать против них.

Немцы не слишком привередничали с выбором. Их агенты готовы были финансировать кого угодно – от финских и эстонских сепаратистов до туркменских проповедников джихада. И все же когда представители германского Министерства иностранных дел сравнивали Ленина с этими диковатыми фигурами, они не могли не осознавать – с некоторой гордостью, – что идут на серьезный риск. Послужной список этого большевика вряд ли приводил их в восторг, и от Ленина вряд ли стоило ждать, что он сможет сформировать лояльные немцам казацкие части для переброски их на Западный фронт. Однако в его статьях и речах звучал голос усталых солдат, а его партия притягивала к себе всех недовольных и визионеров. Немцам от Ленина нужно было только одно: он должен нейтрализовать Россию; но они не собирались беспокоиться о его будущем, а тем более о жизнеспособности его режима. Карикатурные инсургенты обычно сжимают в своих пожелтелых зубах кинжалы, однако Ленин проделывал огромную работу одним только пером.