Линтон вышла из особняка в 5.45 вечера, и ее увезли в безопасное место.

Чуть позже Дюпон напомнил Даскас о том, что ближе к ночи, как обычно, может ненадолго зайти Йорданов. Дюпон попросил Даскас пригласить и других борцов, проживавших в поместье.

– Собственно говоря, – добавил Дюпон со зловещей усмешкой, – пригласи и Шульца.

Даскас позвонила Райану. Она поняла, что ей уже необходимо выбираться из дома, но была вынуждена дожидаться такого момента, когда можно было бы уйти незаметно для Джона. Она хотела, чтобы полиция была готова к тому, что она сбежит при первой же возможности. Такой шанс появился, когда Джон попросил ее отнести на кухню свою кофейную чашку.

В 6.45 вечера Даскас выскользнула из особняка. Джон остался там один.

* * *

Теперь, когда в особняке был только Дюпон, полиции оставалось набраться терпения и дождаться, когда он выйдет. Большое значение для действий полиции имело наличие надежной телефонной связи с Дюпоном, поэтому в пятницу вечером для восстановления телефонной линии в техническую шахту в сопровождении полицейских направили работников телефонной компании.

Чтобы снизить для них уровень шума, а также чтобы Дюпон не смог незаметно подкрасться к рабочим и полицейским в технической шахте, выключили бойлер.

Когда истекло обычное для Йорданова время появления у Дюпона, Джон принялся по мобильному телефону названивать тому домой, оставляя для Валентина сообщения с приглашением прийти в особняк. Джон не собирался говорить с полицией, пока внезапно в особняке не зазвонил телефон – это был Гудейл.

Стоя у полицейского ограждения, Гудейл попытался убедить Дюпона сдаться и выйти из дома, однако Дюпон не проявил интереса к такому предложению. Вместо этого он попросил, чтобы к нему пришли Валентин, Уочок и Марио Залетник. Прежде чем повесить трубку, Дюпон захотел убедиться, что Гудейл понимает, с кем он разговаривает. Дюпон напомнил Гудейлу, что он, Джон, был президентом Соединенных Штатов.

Переговоры периодически продолжались в субботу, которая выдалась морозной и ветреной. Полиция уговаривала Дюпона выйти из дома, а тот взамен настаивал на своей встрече с Валентином, Уочоком и Залетником.

Один раз Дюпон заметил: «Здесь в осаде находится Его Святейшество». В другой раз он назвал свое поместье «священной собственностью» и «Запретным городом»[34]. А еще как-то он назвал себя «президентом Советского Союза».

По мере того как проходила суббота, Дюпон втягивался во все более длительные переговоры с полицией. Некоторые звонки были продолжительностью до двенадцати минут. Однако его никак не могли уговорить выйти из дома. Он также не признавал, что на его территории велась стрельба. Вечером полиция решила, что будет лучше иметь дело с отдохнувшим Дюпоном, и перестала звонить ему, чтобы дать ему поспать.

Ранним воскресным утром еще до семи часов Дюпон позвонил по сотовому телефону домой Уочоку. Джон назвал себя Иисусом Христом и предупредил, что смерть Иисуса будет означать конец мира. После этого он попросил сигар и трубочного табака. Дюпон сказал Уочоку, что может перезвонить ему в 10.00, и отключился. Незадолго до этого времени полиция вновь стала звонить ему, однако Дюпон не отвечал на звонки, пока не настало 10.00 утра.

Полиция позволила Уочоку этим утром поговорить с Дюпоном, и их разговор был похож на предыдущие день назад: Джон не собирался выходить из дома и хотел увидеться с Валентином.

Дюпон пожаловался на то, что он мерзнет. Накануне вечером температура опустилась до двадцати градусов, и камин не давал достаточно тепла. Джон сжег в нем экземпляры своей второй книги, которую он написал и за издание которой заплатил. Книга называлась «Никогда не сдаваться».

Джон рассказал своему адвокату, что хочет пойти в техническую шахту, чтобы понять, почему не работает бойлер. Его выключили только для того, чтобы помочь отремонтировать телефонную связь, однако прекращение подачи тепла в особняк оказалось самым важным шагом в завершении осады.

Во время телефонного разговора, который состоялся во второй половине дня и оказался последним, Дюпон потребовал у полицейского переговорщика сержанта Энтони Папаро, чтобы отремонтировали бойлер. Папаро ответил, что это невозможно. Однако Дюпону уже надоело мерзнуть. Он спросил, не разрешат ли ему пройти в оранжерею, чтобы он мог попасть в техническую шахту и посмотреть, что случилось с бойлером.

Папаро не дал Дюпону оборвать разговор и постарался затянуть переговоры с ним, чтобы успели оповестить полицейское руководство и привести полицейских, находившихся вокруг особняка, в готовность к действиям. Папаро стал обговаривать детали выхода Дюпона из дома. Он взял с Джона обещание – и не один раз, – что тот не будет брать с собой оружия.

В темном тренировочном костюме болгарской команды, под который была надета фирменная голубая рубашка команды «Фокскэтчер», Дюпон вышел из дома и сделал несколько шагов по дорожке, которая вела к оранжерее.

Сотрудник полицейского спецназа, укрывшийся за деревом, подождал, чтобы Дюпон отошел достаточно далеко и не мог развернуться и побежать обратно в дом. Затем он направил на Дюпона пистолет и приказал ему остановиться и поднять руки.

Джон сделал, как ему было приказано, а потом опустил руки и побежал к дому. Полицейский вышел из-за дерева и вновь приказал Дюпону остановиться. Тот остановился лишь на секунду, а затем опять бросился к двери.

Полицейский погнался следом и схватил его. Подоспели другие сотрудники полиции и надели на Дюпона наручники.

На шее у Дюпона висел заламинированный пропуск с прошлогоднего чемпионата мира по борьбе. В карманах его тренировочных брюк находились ключи и паспорт. Как Дюпон и обещал, он вышел из дома без оружия.

Его посадили в полицейский фургон и спустя сорок восемь часов после начала осады повезли в тюрьму.

Я взял отгул на работе в «Би-Уай-Ю» и оставался в штате Юта. Тело Дэйва было кремировано, и я приехал в Филадельфию лишь на панихиду, которая была организована 11 февраля, в воскресенье.

Панихида проводилась на спортивной арене Пенсильванского университета, которая называлась «Палестра» – по имени места в Древней Греции, где обучались вольной борьбе и легкой атлетике. На церемонии прощания присутствовали борцы и представители Федерации спортивной борьбы США, которые отменили свои поездки на соревнования в Болгарию и Турцию.

На мне была полосатая рубашка с длинными рукавами и джинсы. Другие были одеты более солидно, большинство было в костюмах, но я специально надел такую одежду, которую больше уже не носил. Я не хотел, чтобы какая-нибудь одежда напоминала мне потом о службе.

В течение девяноста минут борцы, друзья и члены семьи делились своими воспоминаниями о Дэйве.