В своей статье, ставшей весьма ценным вкладом в изучение корпораций, Питер Бенсон и Стюарт Кирш предполагают, что отличительной чертой современного капитализма является «корпоративная реакция на критику» [Benson, Kirsch 2010: 459]. Они усматривают три стадии реагирования, через которые многие корпорации проходят в последние десятилетия: открытое отрицание причиняемого ими вреда; признание ⁄ символическое исправление; и вовлеченность ⁄ стратегическое управление. Указание на эти стадии не подразумевает какой-либо жесткой типологии или универсального хода развития. Их проекция на российские нефтяные компании показывает, насколько происходящие в постсоветский период процессы сообразны с общемировой тенденцией корпоративных преобразований, и в то же время, как на путях выхода из социализма – по которым, напомним, предприятия и государственные структуры двигались, будучи тесно взаимосвязаны, – создавались важные элементы самобытности, в принципе не встречающейся нигде в мире.

Критика нефтедобывающей промышленности

Вспомним, какое положение в целом «ЛУКОЙЛ» занимал в Пермском крае на рубеже тысячелетий, когда Путин, Кириенко и Трутнев заняли свои позиции на оси, связавшей центр в Москве с Пермским краем. Структуры «ЛУКОЙЛа» получили полный контроль практически над всем нефтяным сектором Пермского края, однако в результате переговорных сделок середины и конца 1990-х годов в регионе появились два структурно обособленных нефтедобывающих подразделения: ЗАО «ЛУКОЙЛ-Пермь» на севере, управляемое Кузяевым и ветеранами времен петробартера и топливных векселей, и ООО «ЛУКОЙЛ-Пермнефть» на юге, собравшее под своим крылом наследие нефтедобычи региона и при этом быстро перестраивавшее свою организационную структуру и трудовые ресурсы. Подразделения «ЛУКОЙЛа» полностью или частично контролировали и множество других небольших компаний, работавших в сфере нефтепромысла и обслуживающей его инфраструктуры. В Индустриальном районе Перми продолжал работать НПЗ «ЛУКОЙЛ-ПНОС», а на долю «ЛУКОЙЛ-Пермнефтепродукт» приходилось около 60 % рынка нефти и нефтепродуктов Пермского края [Панов, Ехлаков 2002: 141]. Нефтяная промышленность региона, особенно ЗАО «ЛУКОЙЛ-Пермь», выглядела нацеленной на дальнейшее развитие и процветание: благодаря сравнительно высоким мировым ценам на нефть росли прибыли, высокорентабельное месторождение «Сибирское» в Усольском районе увеличивало объемы добычи, а отношения с краевым госаппаратом оставались добрыми. В глобальном масштабе «большой “ЛУКОЙЛ”» был полностью задействован в долгосрочном проекте Алекперова по его превращению в конкурентоспособную в мировом масштабе, вертикально интегрированную нефтяную компанию, способную конкурировать с аналогичными компаниями «ВР» и «ExxonMobil» на международном уровне. (Что касается последнего, в ноябре 2000 года «ЛУКОЙЛ» – в качестве во многом символического жеста – приобрел более тысячи автозаправочных станций на северо-востоке США у бывшей «Getty Gas».)

Впрочем, «ЛУКОЙЛ» и его структуры, как и вся российская нефтяная промышленность, также подвергались критике. Движение в защиту окружающей среды, возникшее после скандала вокруг статьи «Тучи над головой», вспыхнувшего на рубеже 1980-х и 1990-х годов и в конечном итоге приведшего к значительным переменам в деятельности ПНОС, положило начало антикорпоративной критике в Пермском крае, и о ней не забывали. Но в 1990-е годы постоянная забота о том, как хотя бы свести концы с концами (не говоря уже о стремительно падающем производстве и неразберихе в структурах собственности), привела к тому, что критика экологических проблем отступила далеко на второй план. К началу нового тысячелетия в Пермском крае, как и во всей России, появлявшаяся критика в гораздо большей степени была связана с неравенством и экспроприацией общих ресурсов, чем с экологией[244]. Пиковые значения мировых цен на нефть, способствовавшие обогащению нефтяных предприятий и поддержавшие кампанию путинской администрации по укреплению центрального госаппарата за счет доходов от природных ресурсов, в то же время усилили недовольство населения огромными богатствами, накопленными «новыми русскими», а сделки залоговых аукционов 1990-х годов все чаще стали рассматриваться как в сущности бесплатная раздача общенациональных ресурсов частным корпорациям. Особенно остро это неравенство проявилось на севере Пермского края, где ЗАО «ЛУКОЙЛ-Пермь» было тесно связано с внутрироссийским и международным движением финансового капитала, но простиралось и на юг, где растущая прибыльность ООО «ЛУКОЙЛ-Пермнефть» резко контрастировала с продолжающимися увольнениями и прочими элементами масштабной реструктуризации рабочей силы в здешних старых нефтяных моногородах. Во всем крае сохранялась серьезная обеспокоенность тем, что пермская нефть теперь находится под контролем московской корпорации. В 1990-е годы то, что петробартер, а затем и хождение топливных векселей осуществлялись на уровне региона, позволяло нефтяной отрасли выглядеть глубоко погруженной в нужды края – через символические акции, напоминающие вторую стадию корпоративного реагирования на проблемы окружающей среды по Бенсону и Киршу. Но стремительная монетизация российской экономики после 1998 года и приток нефтяных денег подрывали и эти перспективы.

Еще одна серия критических замечаний поступала с разных уровней возрождающегося российского госаппарата[245]. На федеральном уровне Путин и его команда ясно дали понять, что федеральные налоги на продажу и экспорт природных богатств станут основой экономического развития России на годы, а возможно, и десятилетия вперед. Время систематического уклонения от уплаты налогов закончилось, корпорации должны были начать инвестировать в Россию, и, как скоро ясно продемонстрирует дело «ЮКОСа», деприватизация частных компаний не снималась с повестки дня. Тон, заданный федеральным центром, позволил пермскому региональному госаппарату бросить открытый вызов и структурам «ЛУКОЙЛа». Например, вскоре после того, как в 2000 году Трутнев сменил Игумнова на посту губернатора Пермского края, региональное правительство предъявило региональным подразделениям «ЛУКОЙЛа» сразу несколько публичных предупреждений, что случалось очень редко. Компании угрожали, что отзовут некоторые лицензии на бурение и геологоразведку в Пермском крае, и публично осуждали недопустимо высокую цену на нефтепродукты[246]. На самом низком организационном уровне отношения дочерних предприятий «ЛУКОЙЛа» с районами ведения добычи также часто бывали напряженными. Компания больше не контролировала социальную сферу в том же масштабе, как раньше, и функционерам районного уровня было хорошо известно, какие огромные суммы приносила нефть, выкачанная из-под земли, по которой они ходили. Эти местные чиновники, сами подвергавшиеся критике со стороны населения, разочарованного итогами десятилетнего «переходного периода», не стеснялись предъявлять свои претензии на самые богатые предприятия, работавшие на их территориях. Безусловно, они прекрасно знали, что компаниям необходим постоянный доступ к землям, которые они контролируют. И наконец, существовал вопрос международных рынков и партнерств. В 2000–2002 годах «большой “ЛУКОЙЛ”» планировал разместить крупные партии акций на биржах Нью-Йорка и Лондона, и, учитывая уже сформировавшееся к тому времени движение в поддержку корпоративной социальной ответственности, инвесторы ожидали от «ЛУКОЙЛа» участия в ряде глобальных проектов по обеспечению прозрачности, а также заботы о соблюдении общих норм условий труда и качества окружающей среды, что являлось условием выхода на рынок. Учитывая, что «ЛУКОЙЛ Оверсиз Холдинг» в то время находился в Перми и тесно сотрудничал с ЗАО «ЛУКОЙЛ-Пермь», этот вопрос произвел большой резонанс в Пермском крае.

Как сказал мне один из сотрудников компании «ЛУКОЙЛ-Пермь»,