Кстати, вчера к нему заходил начальник ГлавПура РККА Лев Мехлис. Докладывал о моральном и политическом состоянии личного состава на фронтах. Закончив доклад, помялся и сказал, что у него есть рапорт из политотдела 1-й ВА. В нем жалоба на командиров и личный состав 1-го Особого и 161-го полков. Они обвинялись в моральном разложении, выражавшемся в непристойных танцах и песнях, в том, что их белогвардейские погоны вызывают чувство ненависти у настоящих большевиков, и подозрения о предательстве дела революции на самом верху партии. Сталин молча походил по ковру, покуривая трубку.

– Этого политработника, который святее римского папы, вы, товарищ Мехлис, лично знаете?

– Нет, товарищ Сталин. Только по характеристикам.

– А в этих характеристиках не написано – сколько он убил немцев? И убил ли вообще?

– Не знаю, товарищ Сталин. Он служит в политотделе Воздушной армии – так что вряд ли он имел возможность убить врага.

– А я вот знаю! Я знаю, что летчики этих двух полков сбили не меньше чем половину Воздушного флота люфтваффе в Белоруссии. Да и в Прибалтике они их прижали к ногтю. И вот это и есть доказательство верности социалистическим идеалам, нашей Революции и Советскому государству. Дело! Дело в первую очередь! На словах мы все герои и борцы. В реальности, к сожалению, это не так. Те, кого он обвиняет – это доказали. Поэтому дайте и автору этого рапорта шанс это подтвердить. Отправьте его в пехоту.

Повернувшись к Мехлису спиной, Сталин прошелся в глубину кабинета и, повернувшись, продолжил:

– С другой стороны – это хорошо, что наша молодежь даже на войне не забывает про жизнь. Значит, она уверена в Победе и завтрашнем дне. Нам, старикам – остается только позавидовать им, что у них есть еще силы и на войну и на любовь. Что касается погон – всему свое время. Нам нужно вдумчиво относиться к своему прошлому. Будет принято решение и по этому вопросу.

9 июля 1941 года. Где-то восточнее Минска

Немцы в котле продержались еще два дня. Было взято около 10 тысяч пленных, не считая ранее захваченных офицеров и генералов разгромленных штабов группы и корпусов. Первый Особый корпус РГК, 5-й и 6-й механизированные, 6-й кавалерийский корпуса был отведены в район восточнее Минска, где получали боеприпасы, ГСМ, пополнение и обслуживали технику.

Взвод лейтенанта Смирнова переформировывался полностью. Вместо выбывших бронеавтомобилей БА-10 из расформированных мехкорпусов, которые так и не успели сформироваться до начала войны, их полк получил радийные БТ-7М. Теперь Смирнов командовал танковым взводом. Водители из экипажей БА-10 убыли в резерв в ожидании поступления бронеавтомобилей и формирования нового взвода. Остальные члены экипажей заняли свои места в новой технике. Одна мечта Смирнова осуществилась. Личный состав, поступающий в пополнении, был кадровым и не требовал первоначального обучения. Это были солдаты из рядов 108-й СД, Пограничной дивизии и Пролетарки, и отбор кандидатур осуществлялся особой комиссией НКВД, которая собирала данные на человека, начиная от рождения его отца и матери. Бывшие беспризорники и сироты отсеивались сразу. За сохранность тайн оружия потомков особисты отвечали головой. Они же, в свою очередь, пополнялись за счет кадрового состава внутренних округов. Их места в частях заняли новобранцы военного призыва. Сразу по прибытии пополнения в корпуса с ними стали проводиться занятия по стандартной уже программе. Смирнов втайне надеялся когда-то получить назначение в 134-й полк, хотя и стыдился этой мысли, понимая, что он должен будет занять место какого-то, возможно погибшего, командира. Но все же эта мысль жила в уголке его сознания. А сейчас все его время было занято занятиями с личным составом по изучению и освоению новой для них техники. БТ-7М был хоть и устаревший, но все же танк, и танк лучший в своей серии, что вселяло оптимизм и в него, и в личный состав. Особенно с учетом того, что и в дальнейшем им действовать предстояло вместе со 134-м полком. А уж их возможности они видели наяву.

14 июля 1941 года. Мозырьский УР

Вторая танковая группа уже третий день «прогрызала» УР. Очень им мешало обилие русской артиллерии и постоянно висящая над головой авиация. Гудериан наступал непривычно для вермахта – впереди шли пехотные корпуса, прокладывая путь танковым. Тактика прорыва укрепрайонов штурмовыми группами и здесь оправдывала себя, хотя все же потери немцев были неприлично велики для таких операций. Жребий ли, или Генштаб определил именно Гудериана на это направление? Наступление 2-й ТГр свелось к медленному и последовательному выжиманию частей 4-й армии русских вдоль автомобильной и железнодорожной дорог направлением Брест – Кобрин – Пинск – Лунинец – Житковичи – Калинковичи. И все перечисленные пункты были узлами дорог и оборонялись русскими до последней крайности. К тому же вдоль этих дорог по Припяти и ее притокам оперировала Пинская Речная флотилия русских. В условиях отсутствия люфтваффе ее мониторы и канонерки оказывали существенную помощь войскам русской 4-й армии, периодически атакуя и постоянно угрожая мостам и переправам через реки на направлении наступления группы.

10 июля Жуков организовал рекогносцировку офицерам штабов и частей подвижного резерва фронта. Этой же ночью, с 10-го на 11-е во втором эшелоне левого фланга Западного фронта начали прибывать и размещаться корпуса, предназначенные для операции против 2-й танковой группы. В эту же ночь в тылы 2-й ТГр были транспортными самолетами и вертолетами потомков были заброшены воздушно-десантные батальоны подполковника Жукова и капитана Старчака. Разбитые на ротные группы, они имели задачи по уничтожению штабов, узлов связи, складов в тылу группы. Контрудар был намечен на 17 июля. Предполагалось утром после артподготовки и последующего авиаудара нанести удар 5-го и 6-го МК, 6-го КК по флангам Гудериана, разрезать боевые порядки его пехоты и, продвинувшись максимально возможно за световой день, обеспечить ввод и ночную атаку уже по боевым порядкам танковых корпусов Первому Особому корпусу РГК. Такой порядок сулил при благоприятном развитии операции выход этому корпусу на тылы 2-й ТГр, их разгром, лишение возможности снабжения и последующий разгром всей танковой группы. Однако планы Жукову пришлось срочно менять. Природа снова улыбнулась немцам. Утром 16 июля снова была нелетная погода, и немцы воспользовались этим, усилив штурмовые группы самоходными орудиями и танками. УР, основу которого составляли доты постройки середины – конца 20-х годов с фронтальными амбразурами, конструктивно не мог выдержать такого удара, и оборона советских войск затрещала. Жуков вынужден был начать контрудар на сутки раньше, прекрасно понимая, что он выльется во встречное танковое сражение с непредсказуемым результатом. «Непредсказуемым» – если бы у него в рукаве не был бы второй, после авиации джокер – 1-й ОК РГК. На него и делался расчет. Ночью танки и мотопехота этого корпуса в любом случае должны были, используя свое «ночное» преимущество, оставить поле боя за нашими войсками. Но и этот план выполнился только наполовину. Удар – он же встречное танковое сражение двух немецких танковых и двух советских механизированных корпусов состоялся. Однако через час Жуков получил тревожное сообщение с правого фланга фронта, где 16-я армия Лукина километр за километром в эти дни двигала пехоту бывшей 3-й танковой группы к Вильнюсу. Дивизии правого фланга Лукина были атакованы крупными массами немецкой бронетехники и уже вклинились в оборону армии на пять километров, и были все предпосылки к тому, что немцы завтра уже выйдут на оперативный простор в тылу Западного фронта. Там же, куда бил и Гот, Жуков отдал приказ перебросить в район Борисова резервы ронта и тут же связался с Генштабом, желая проверить возникшую догадку. Оказалось, немцы уже неделю как остановили наступление на Псков, однако в штабе 22-й армии и Генштабе считали, что они проводят перегруппировку и продолжат наступление. Разведка не заметила переброски 4-й ТГр за пределы полосы Северо-западного фронта.