— Неужели так и сказал? — не удержался Таргасов. — Ну, о храбрости твоей? Немец все-таки.

— Так ведь аристократ. Предки рыцарями были. Очевидно, придерживался традиции.

— Странно все же. Фашист…

К счастью, всего пятеро бойцов из группы лечились в других полевых госпиталях, иначе ефрейтору Евдокиму Гайдуку небо с овчинку бы показалось. Женская же палата их госпиталя находилась в отдельном корпусе, в дальнем конце территории, и праздношатающихся мужчин бдительные дежурные туда не пропускали.

Таргасов оказался одним из этой пятерки, но именно он как-то слишком уж пристально присматривался к Степной Воительнице. Понятно, это настораживало Евдокимку; она опасалась, что парень давно приметил ее.

— Как знаешь, — отрубила Евдокимка. — Сам барон подтвердить мои слова уже не сможет, поэтому придется поверить мне на слово. Кстати, в его документах действительно оказался титул барона.

— Значит, одним аристократом стало меньше, все какая-никакая помощь мировой революции… Работа, однако, знатная и, судя по всему, старинная, — комбат прошелся оценивающим взглядом по родовому оружию фон Штубера.

Степная Воительница в это время подумала: «Не дай бог, в районе действий батальона возникнет «старший лейтенант Волков». Если мой миф о плененном бароне фон Штубере развеется — мне конец! Ведь развеется он вместе с легендой о бравом ефрейторе Евдокиме Гайдуке».

— Извините, для меня этот кинжал — что-то вроде реликвии. Память о первом бое, — вдруг занервничала Степная Воительница и вежливо, но жестко изъяла оружие из руки офицера. — В следующем бою попытаюсь такой же добыть для вас…

— Не трави якорь, салага. Все, что потребуется, комбат Кор-рягин и без посторонней помощи добудет. Кстати, насколько я понял, ты владеешь немецким?

— Мать — учительница немецкого, отец — офицер, и тоже неплохо «шпрехает», так что, хочешь не хочешь, а…

— И шьо я слышу? — неожиданно процедил сквозь зубы доселе молчавший мужичок лет тридцати пяти, которого во время переклички капитан-лейтенант назвал Аркашиным — единственный из всех, у кого под расстегнутой гимнастеркой просматривалась тельняшка — выцветшая и почти до дыр застиранная. — Среди нас офицерско-учительский сынок затесался…

Евдокимка обратила на него внимание еще до построения перед «покупателями». Стоя в кругу сухопутных новобранцев, он артистично рвал на себе тельняшку, приговаривая: «Я — хлопец из Голой Пристани[24], где рождаются лучшие моряки Азовского и Черного морей».

— Ты только одессита из себя не строй, — осадил его главстаршина[25]флота, рослый парень, с плечами и ручищами сельского кузнеца.

— Так ведь я ж — исключительно по существу вопроса…

— Клим Климентий, — представился Евдокимке старшина, не обращая внимания на Аркашина. — Под Клима Ворошилова, словом; поскольку из беспризорников по происхождению, а значит, безымянный.

— Будем дружить, Клим, — как бы вскользь обронила Евдокимка, и, словно ни в чем не бывало, завершила свой недолгий рассказ: — Сам я учился в педучилище, тоже готовился учительствовать.

Она решила, что лучше сразу же выложить все, что может заинтересовать комбата: если у него не возникнет лишних вопросов, то и другие с расспросами приставать не станут. Даже то, что сейчас она оказалась в центре внимания, уже настораживало; все-таки лучше держаться в тени.

— Как-то я пытался всерьез изучать немецкий, — проворчал капитан-лейтенант, озорно посматривая куда-то в сторону. — Но ни черта у меня не получалось. В училище по этому предмету мне только потому и поставили «тройку», что, сжалившись, учли мое пролетарское происхождение.

— Ничего, — успокоила его Степная Воительница, переходя на немецкий. — Война, судя по всему, предстоит долгая, так что успеете подучиться.

— Из сказанного тобой я, в общем-то, мало чего понял, — простодушно признался комбат, — но знаю точно, что в случае необходимости переводчик в моем отдельном батальоне уже имеется.

Комбат добавил еще что-то, но Евдокия не расслышала, что именно, поскольку все внимание ее привлекло появление у админкорпуса, где десантники ждали появления отбывшего на заправку грузовика, главврача Христины Нерубай.

— Ефрейтор Гайдук, ко мне!

Степная Воительница тут же поблагодарила предков за то, что по фамилии пол ее установить невозможно.

— Только не выдавайте меня, пожалуйста, Христина Никифоровна, — еще на ходу вполголоса взмолилась Евдокимка.

— Кому не выдавать, голуба моя невенчанная?

— Им, всем… В списке я значилась как «Гайдук Евдок. Ник.», и комбат принял меня за Евдокима. За парня то есть.

— В перевоплощения поиграть захотелось? По стопам «кавалерист-девицы» Дуровой решилась пойти, голуба моя невенчанная? — не очень-то удивилась главврач. Видно, за годы работы в военном госпитале она уже разучилась чему-либо удивляться. — Слышала о такой?

— Ее преподавательница одна наша обожала, — ответила Евдокимка, имея в виду Анну Жерми. — О судьбе рассказывала. Но только в отличие от «кавалерист-девицы» у меня это самое перевоплощение произошло не по моей вине, а как-то само собой.

— Что ты передо мной оправдываешься, голуба моя невенчанная? — попыхивала «козьей ножкой» подполковник Христина. — Взять меня — так и перевоплощаться уже нет смысла. Так или иначе, а я даже забыла, когда женщиной себя чувствовала. Только не подумай, что бравирую. Наоборот, стыжусь. Смотри, как бы и тебе устыдиться не пришлось.

— А я уже зачислена в десантный батальон морской пехоты, как боец, как мужчина, о чем можно только мечтать[26].

— А вот это уже и на диагноз тянет! — Нерубай, почти не открывая рта, произвела на свет некое унылое, монотонное «кги-ги-ги-ги» — подобное ржание можно было услышать разве что от старой некормленой лошади.

Но впервые за все встречи с главврачом Степная Воительница вдруг увидела, как эта резкая, суровая с виду женщина… улыбается.

— Зачем я стану выдавать тебя, голуба моя невенчанная? Тебя сама природа женская выдаст. Говорю тебе: оставайся в госпитале. Медсестрой оформлю; специальные курсы как раз открываются…