– Я рад, что ты решила снова его надеть, шатрез. Спасибо.

Она пожала плечами и потупилась.

– Было трудно носить его, пока мы здесь работали. Я боялась его сломать или потерять. Но королевские плотники, кто бы они ни были, так хорошо поработали, приводя в порядок ферму, что здесь и дел не осталось – только кормить скаппинов. – Она с полуулыбкой подняла глаза. – Мы остались без работы, босс.

– Тогда мы найдем другую. – Он выгнул бровь. – Какая картинка?

Мири ответила не сразу, и он подался вперед, вспомнив свои прежние страхи.

– Тебе от нее больно, шатрез?

– Больно? – Она покачала головой. – Не-а, она хорошая. Как правило, хорошая, – уточнила она. – Когда во время боя ты пошел вразнос, она перестала быть хорошей, но больно не было, даже тогда. Она просто была… неправильная. – Она прикусила губу и встревоженно посмотрела на него. – Вал Кон, а это не ты ее сделал? Я была уверена… она ощущается как твоя!

Ее плечи начали наливаться напряжением, а недоумение – сменяться тревогой. Вал Кон отодвинулся от стола, поймал ее руку и притянул Мири к себе на колени. Сев лицом к нему, она заглянула ему в глаза:

– Босс, это должен был быть ты! Я знала, что ты в беде. Знала! Видела. Не трогала тебя три ужасных дня, как дипломированная кретинка, думала, ты выберешься…

– Мири. Мири! Не надо, шатрез… – Он нежно провел пальцами по ее лицу, пытаясь стереть следы боли. – Пожалуйста, Мири, ты не виновата.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Мири?

– Все в порядке.

Она открыла глаза, чтобы это продемонстрировать, и Вал Кон чуть заметно улыбнулся.

– Вот и хорошо. – Он немного помолчал. – Давай решим, что это я, – начал он, пытаясь найти нужный способ расположения неловких земных слов. – Она тебя действительно не беспокоит? Я счастлив, что это так. Я боялся, что ты сможешь… услышать… и это причинит тебе боль.

– Почему? – Она нахмурилась, пристальнее вглядываясь в его лицо. – Нет, подожди… У тебя в голове есть узор для меня? А тебе от него больно?

– Не узор, – мягко уточнил он. – Песня. Она очень мне нравится. Она… утешает.

Мгновение или два длилось молчание.

– Вал Кон? – сказала она потом.

– Да?

– Что это? Если не ты создаешь песню, но получается, что ты… – Она встряхнула головой. – Я не понимаю.

– Я пытаюсь объяснить, шатрез, но это непросто – на земном. – Она беспокойно шевельнулась, и он улыбнулся. – Я тебя не виню, Мири. Просто то, что мне надо тебе объяснить, – это лиадийское. Если бы ты говорила на низком лиадийском, то само название сказало бы тебе, что это за явление. А на земном мне понадобится изгибать слова – но только не слишком сильно, да? Иначе они станут бессмыслицей.

– Ладно. – Она потянулась и переплела их пальцы, а потом посмотрела на него. – Говори.

– Давай, – сказал он после короткой паузы, – проверим, будет ли понятно так. То, что в твоей голове – и в моей, – это кусочек эмпатии. У тебя – ко мне. У меня – к тебе. Мне кажется, что моя песня говорит: «Жива-и-здорова». А еще я сегодня выяснил, что она направленная. Когда я вышел от Хакана, то направился к дому фру Бригсби. А потом мне пришло в голову дотронуться до моей песни о тебе, и оказалось, что ты вернулась сюда. – Он улыбнулся. – Может, я из-за этого чуть было и не опоздал к завтраку. А как ты узнала, что я иду?

Не сводя с него глаз, Мири пожала плечами:

– Я… А, проклятье! Наверное, я почувствовала, как ты направляешься домой. Что бы это ни означало. – Она нахмурилась. – И я почувствовала, когда тебе было плохо.

– Да. И я узнаю, если тебе больно или ты сильно расстроена. Думаю, что со временем можно научиться различать более тонкие оттенки. – Он вздохнул. – Не слишком удачное объяснение. Тебе его достаточно?

– Дай мне пару столетий… Вал Кон!

– Да?

– А эта самая эмпатия бывает у всех спутников жизни? Ты поэтому на мне женился? Потому что услышал эту песню или что это там?

Он покачал головой.

– Такое дается редко… – начал он, мысленно проклиная невозможность в полной мере разделить с ней ощущение чуда. – И я начал тебя слышать недавно. Определенно после того, как мы оказались здесь. Кажется, в давние дни это было чем-то большим, что спутниками жизни действительно были люди, которые… соединились. Я… Рассказывают… Опять-таки в старину, когда такие вещи встречались чаще – что те, кто так соединился, становились как будто… одним человеком. Ах, это не так! Что мысли шли туда и обратно, от одного к другому, и слова были не нужны. Что они делились… – Он прервал объяснения и резко покачал головой. – Шатрез, я ужасно глуп.

– Не-а, это просто идея дурацкая. Ни один трезвый землянин тебе не поверит. – Она на секунду задумалась. – Это… соединение – оно с нами будет?

– Не думаю. В конце концов, мы же простые люди, а не волшебники в полном расцвете способностей.

– Конечно. – Она вздохнула, пристально всмотрелась в никуда, а потом вдруг ухмыльнулась. – Думаю, мне надо поскорее выучить низкий лиадийский.

– Мне это было бы приятно, – сказал он, нежно пожимая ей руку. – Тебе правда хочется его выучить?

– Да! – ответила она с неожиданной страстностью, и ее серые глаза вспыхнули.

У него внезапно перехватило дыхание. Вал Кон нахмурился.

– Что случилось?

– Это… странно, Мири. Мне только сейчас это пришло в голову. – Он улыбнулся, но ей не удалось разобрать, что выражал его взгляд. – Если бы Департамент Внутренних Дел меня не завербовал, мне вообще не понадобилось бы лететь на Лафкит, и я не оказался бы в неком переулке в такой момент…

«И всю мою жизнь, – подумал он, – я жил бы непробужденным и холодным, не подозревая, что мне не хватает груза некой головы на моем плече. И я становился бы все молчаливее, даже не подозревая о том, что прислушиваюсь к звуку одного голоса, который смеется рядом со мной. Говорят, в старые времена человек мог звать, искать возлюбленную, которой он пока не знает…»

– А вот это уже дурь, на каком языке это ни скажешь, – отрезала Мири. – Лучше бы ты остался разведчиком и был на другом конце галактики от Лафкита, чем все на свете ковырялись бы у тебя в голове, делали бы тебе больно…

Она замолчала, снова ужаснувшись тому, что глаза у нее на мокром месте.

Вал Кон подался вперед, так что его губы соприкоснулись с ее губами, намереваясь только утешить ее, но почувствовал вспышку желания и встал, держа ее на руках.

– Что, скажи на милость, ты делаешь? – возмущенно вопросила она.

– Держу тебя. – Он тихо засмеялся. – Мне тебя поставить?

– Не-а. Просто пытаюсь вспомнить, когда кто-то в последний раз взял меня на руки и остался жить. – Она закрыла глаза, словно вела мысленный подсчет. – Кажется, мне было около десяти.